Присяжный - Эли Бертэ Страница 13

– Много, месье, – ответила она развязно, – мне надо сшить несколько платьев хозяйке и другие вещи.

– Жаль, я решил, что впредь здесь будут обходиться без ваших услуг. Сегодня вечером я рассчитаюсь с вами, и завтра вас отвезут назад в город к вашим родным.

– Вы меня отсылаете, сударь? – ответила Женни, не переставая улыбаться. – Это, наверно, шутка?

– Я слишком долго терпел ваше присутствие. Приготовьтесь ехать завтра утром. Я жалею, что одноколка с лошадью садовника на ярмарке в Салиньяке, а то отослал бы вас уже сегодня вечером.

Молодая швея поняла наконец, что хозяин настроен серьезно.

– Боже мой, месье, что я сделала? Разве моя вина, что ваши жокеи бегают за мной, когда я показываюсь на дворе? Я и не думаю с ними заигрывать, могу вас уверить.

– Не беспокойтесь, они не побегут за вами в город. Будьте готовы ехать завтра утром.

Он хотел уже идти, когда девушка дерзко устремила на него свои черные и проницательные глаза.

– Вы отсылаете меня не из-за ваших слуг, не правда ли? – сказала она, спускаясь с перил на землю. – У вас на то… другая причина?

Как ни был груб де ла Сутьер, но он невольно отвернулся и ответил:

– Я отсылаю вас, потому что мне давно не нравятся ваши манеры, – этого пояснения вам должно быть достаточно.

Он повернулся и направился твердым шагом к манежу, а Женни, раскрасневшаяся и с нахмуренным лицом, вернулась в дом. Часом позднее Пальмира вошла в свою комнату переодеться к прогулке с отцом и Робертеном. Она казалась очень веселой и не заметила надутого вида горничной, которая молча шила в углу.

– У Армана Робертена большая душа, несмотря на его богатство. Верь после этого сплетням! Когда я пела ему романс «Дочь изгнанника», он задыхался от волнения и сказал мне, что никогда и ничей голос не трогал его так глубоко, как мой.

– Очень любезно с его стороны, – холодно ответила Женни. – Ваш отец, вероятно, научил его, что подобная приторная чувствительность может вам понравиться.

– Чему же ты, наконец, веришь, Женни? В самых естественных вещах ты видишь холодный расчет. Интересно, что же ты скажешь о том, что еще произошло между нами. Я закончила петь, и мы разговорились. Когда я имела неловкость упомянуть об отце Армана, он чуть не расплакался и сказал: «В моей жизни есть горькие воспоминания». Я была в отчаянии от своей неосторожности.

– Только этого недоставало! – сказала Женни с насмешливым видом. – Теперь вы восторгаетесь этим молодым человеком, потому что отец его умер недоброй смертью. Что оттолкнуло бы другую, для вас – лишняя причина восторгаться. Если месье Арман так вам нравится, выходите за него, ваш папенька будет очень рад.

– Как, Женни! – возразила Пальмира, смотрясь в зеркало. – Разве ты полагаешь, что я способна забыть бедного Теодора только потому, что оказываю внимание месье Робертену?

– Забывайте его или не забывайте, это дело ваше, – резко ответила Женни. – Что касается меня, то я больше не смогу заниматься вашими делами, потому что уезжаю из замка.

– Что ты говоришь? – удивленно воскликнула Пальмира. – Ты уезжаешь?

– Естественно, если меня прогоняют. – И горничная рассказала, что получила от де ла Сутьера приказ оставить замок.

– Но почему папа это сделал?

– Разве он обязан объяснять причину? Я ему не нравлюсь.

– И ты полагаешь, что не утреннее письмо стало причиной его гнева?

– Думаю, нет. Ваш отец не отличается терпением и не мог бы ничего скрывать. Впрочем, теперь мне нет до этого никакого дела.

– Неблагодарная! – вскрикнула Пальмира со слезами на глазах. – Как ты можешь мне это говорить? Однако, – прибавила она, – еще не все потеряно, еще есть надежда все исправить. Я увижусь с отцом и попрошу его отменить свое решение. Кончится тем, что он мне уступит.

Женни, которая наслаждалась спокойной жизнью в Рокроле, только того и добивалась.

– Попробуйте, мадемуазель, – сказала она, притворно вздыхая, – но вам это не удастся. Я была слишком предана, слишком усердно исполняла ваши малейшие желания, оттого меня здесь и ненавидят.

Она сделала вид, что вытирает слезу. Этого было слишком для чувствительной Пальмиры, которая уже собиралась броситься на шею своей подруге, когда внизу у лестницы послышался сердитый голос де ла Сутьера.

– Отец меня зовет, – быстро проговорила девушка, – а испытывать его терпение было бы неразумно. Хорошо ли причесаны мои волосы? Где мой зонтик? Ну, вот я и готова! Ты, моя бедняжка, не унывай. Даю слово заступиться за тебя.

Она протянула руку горничной, которая поднесла ее к губам с видом глубокой признательности. Что-что, а притворяться Женни умела.

Отец и Арман Робертен ожидали Пальмиру во дворе. Молодой человек успел уже снять дорожный костюм и был одет с тщательностью и вкусом, которые составляли резкую противоположность небрежно одетому де ла Сутьеру. Пальмира порадовалась в душе, что надела новое платье, и, выслушав ворчание отца, бранившего медлительность и суетность женщин, приняла, краснея, руку, поданную ей Арманом.

Троица пошла по большой аллее, чтобы выйти из парка и добраться до берега реки. Беседа их не отличалась особенным оживлением. Когда речь не шла о лошадях, в особенности же о его собственных лошадях, де ла Сутьер был молчалив. Пальмира казалась рассеянной и задумчивой. Арману одному приходилось поддерживать разговор. Наконец он заметил плохое настроение Пальмиры.

– Боже мой, не страдаете ли вы от чего-нибудь? – спросил он с участием. – Вы совсем не так веселы, как были утром.

– Вы правы, – ответила Пальмира, – я перед выходом из дома узнала новость, которая меня очень огорчила. Прошу вас помочь мне добиться милости, весьма для меня важной.

Пальмира инстинктивно угадала, что отец не захочет ни в чем отказать Робертену.

– Я полностью к вашим услугам, – поспешил уверить Арман, – о чем речь?

– О бедной девушке, моей единственной подруге, которой отец только что отказал от места. Жизнь в этой глуши скучна и, если у меня отнимут единственную ровесницу, станет просто невыносимой. В замке нет ни одной женщины, кроме старой кухарки Марианны, а она, естественно, не может составить для меня приличного общества.

– Ваш отец, без всякого сомнения, не захочет причинять вам подобное горе. Он простит эту девушку, так ли, мой добрый де ла Сутьер?

Сказано это было с такой уверенностью, словно богатый молодой человек не считал возможным, что ему откажут. И потому он был бесконечно удивлен, когда де ла Сутьер, выслушавший Пальмиру с холодным и сдержанным видом, ответил не колеблясь:

– Очень жалею, но должен вам отказать, любезный Арман. Вы не знаете, к какой гнусной змее у вас пытаются вызвать сочувствие! Женни Мерье, девушка, о которой идет речь, опаснейшая особа, от которой мне давно следовало очистить дом. Пальмира неопытна и очарована своей любимицей, но нам следует видеть вещи с другой точки зрения. Я сказал, что Женни должна покинуть замок, и она уедет… чем скорее, тем лучше.