Цинковая свадьба - Инна Тронина Страница 13

– Дарья, запомни, что я тебе скажу. Мы с тобой несколько дней назад были на московской Голгофе, где одни люди искупили грехи других людишек. Тех, кто радуется сейчас в своих убогих жилищах перед телевизорами. И тех, что жрали пирожки на набережной, пили пиво, наблюдая за расстрелом. Случилось грандиозное событие, значение которого будет понято много позже. Ты увидишь своими глазами, как скажется на ходе дальнейших событий это искупление – добровольное, осознанное, великое. Я могу сказать только одно – будущее нынешнего Президента незавидно. Он никогда не будет счастлив, он будет проклят навеки, на него обрушатся страдания и болезни. Он хочет остаться в истории реформатором и самодержцем, великим правителем. А на самом деле останется жалким посмешищем, разрушителем, безумцем, Геростратом. Он стрелял по своим, пасуя перед чужими; этим всё сказано. Я вспоминаю сейчас первое свидание со спикером в его кабинете. Вижу икебану, великолепную мебель из ореха, свечу на столе, потому что в Доме нет электричества. Я ощущаю холод, который сковывает меня, мешает думать, воспринимать обращённые ко мне слова. Почему-то создалось впечатление, что мы находимся в пещере. Всё происходит тысячи лет назад, и не существует никакого электричества. Вот такие слова: «Это жестокая беспринципная банда, живущая по законам уголовного мира. От неё веет смертью, тьмой… Штурм Дома Советов, насилие, кровь…Наше оружие – закон, политическая воля, бесстрашие… Нас не запугать и не подкупить…» Не-е-ет!!!

Ты закричал диким, нечеловеческим голосом, схватил глиняный горшок с полки и бросил его на пол. Потом опустился на колени, взял в руки острые черепки и принялся ломать их. Твои пальцы были в крови, и я, как завороженная, смотрела на эту кровь. На первую кровь, пролившуюся этим вечером в нашем доме.

Я случайно оглянулась и увидела Эрику, которая стояла в дверях кухни, в ночной кофточке и в панталончиках; она вопросительно смотрела то на тебя, то на меня.

– Я знаю законы уголовного мира и уважаю тех, кто не гнётся. Жить не хочу после того, что случилось сегодня. Я отвезу вас в Минск и вернусь в Москву. Пусть меня здесь убьют, если так угодно судьбе. Скрываться от них не стану. Просить прощения – тем более. Дарья, немедленно собирай детей. Я отвезу вас сначала в Рублёво-Успенское, потом – в Белоруссию, к моему отцу. Не волнуйся, твоей маме сообщим, где находимся. Раз она сейчас на Пахре, то в первые дни нас не хватится. А потом, устроив вас в Минске или в дальнем зарубежье, я вернусь в Москву. На свете нет справедливости, но всё же я очень боюсь, что вы из-за меня пострадаете. Если меня не уничтожат сразу, обретут в моём лице заклятого врага. Я пойду на всё. И на вооружённую борьбу в том числа! Я брошу свои средства на террор, на что угодно, но не прощу… Погибло столько людей – самых лучших, которым не было всё равно! По парням, по девчонкам, по детишкам стреляли эти выродки, отрабатывали свои премии, квартиры в Москве, внеочередные звёздочки на погоны… И это та армия, о которой мы слышали только хорошее! Им плевать, с какой целью расстреляли парламент. Нет никакого дела до того, что это – только первый пункт плана уничтожения и разграбления страны. Кажется, я должен быть заинтересован в том, чтобы в этой кровавой суматохе прибрать к рукам кусок пожирнее. Но я не хочу ТАК жить, понимаешь? Я – не опарыш, не трупный червь, чтобы паразитировать на разлагающемся организме. А они, те, у кого «жизнь удалась», – именно опарыши! Спикер назвал их червями. Да, это так, и их банковские счета ничего не стоят. Меня никто не сможет упрекнуть в том, что я так говорю от зависти. Я богаче их всех, и поэтому смело могу судить, не вызывая подозрений в каких-то низменных чувствах. Наверное, ты сейчас осуждаешь меня за то, что я не проявляю мудрость и сдержанность. Но я в конце концов застрелюсь сам или сойду с ума, если хоть чем-то стану похож на этих… Знаешь, мне сегодня довелось случайно услышать диалог двух благообразных москвичек. Я выскочил из машины за сигаретами, когда ехал сейчас к тебе. Так вот, тётушки, сложив губки бантиком, «перетирали» главную сегодняшнюю тему. «Эти депутаты погубили маму Ельцина, и он им за это отомстил…» – Ты резко встал с табуретки, подхватил на руки Эрику. – Старухе было почти восемьдесят пять лет. Она умерла во сне – тихо, без мучений. Депутаты не имели к этому никакого отношения. Но оказалось, что народ устраивает именно такая постановка вопроса. Мстил за маму – и граждане утирают слёзки… – Ты внезапно изменил тему. – Дарья, сейчас же собери самое необходимое и спускайся с детьми к джипу. Остальное можно купить в Минске. Времени очень мало, надо спешить…

Из детской донёсся плач сына, и я заметалась по нашей огромной квартире, бестолково хватая вещи, запихивая их в сумки и чемоданы. Ты почти не помогал мне, только сидел и курил, а потом сунул в карман пиджака пистолет. Немного подумав, открыл дверь кладовки. Долго смотрел на тазик и ведро из цинка, будто не понимая, откуда они взялись.

А потом ты взял у меня из рук Артура и вышел на лестничную площадку. Ребёнок уже не плакал, а улыбался, глядя через твоё плечо. Я до сих пор вспоминаю восемь зубов в его розовом ротике, круглые карие глазёнки, то самое пластмассовое колечко в руке. Ясная младенческая улыбка, среди горя, страха, злобы вспыхнула в последний раз – и погасла.

Я даже не успела проститься с вами. Думала, что впереди ещё много времени. Что в десять часов Артура придётся кормить прямо в джипе, потому что мы как раз будем на пути к Рублёвке. Скорее всего, там лучше не останавливаться. Я хотела предложить тебе снять номер в подмосковном пансионате, где нас никто не станет искать, но не успела произнести ни слова. Эрика бросилась ловить нашего Криса, полезла под диван. Зверь оставался в квартире один, и мы о нём совсем забыли. Я держала в руках две сумки. Эрика тащила перепуганного кота. Ты мне что-то сказал, но я не разобрала, что именно. А потом ты с сыном на руках шагнул через порог…

Я закричала, но голоса своего не услышала. Мне казалось, что я больше не смогу жить ни одной минуты. Автоматная очередь рассекла мне мозг, оглушила, ослепила, обездвижила. Бесшумный лифт сослужил плохую службу; ты не услышал, что кабина поднимается к нашему этажу. Киллер выстрелил сразу же после того, как открылись двери, – по тебе и по сынульке, прильнувшему к твоему плечу. Нас с Эрикой спас кот Крис. Если бы он не полез прятаться под диван в гостиной, мы вышли бы из квартиры вместе. Обманули или тебя, или тех, кто тебя информировал. Киллер приехал на десять минут раньше того времени, которое назвал в телефонном разговоре твой доброжелатель.

Я выбежала из квартиры, не думая о том, что меня тоже может скосить автоматная очередь. Сразу же увидела соску-пустышку в углу. Потом твои туфли – дорогие, не стоптанные, со светлыми подошвами. Чёрные шёлковые носки. Золотое кольцо, Зажигалку от Кардена.

Наш сынок лежал рядом с тобой, как порванная резиновая кукла; кровь пузырилась на том месте, где раньше был родничок. Я потом долго лежала у лифта в луже крови, обняв тельце ребёнка и уронив голове тебе на грудь. Я вела себя не лучшим образом в те минуты, но покажите мне того, кто, испытывая страшную боль, не будет причитать и проклинать убийц! Ханжеские слова о терпении и смирении произносят те, кто никогда никого не терял. Я в тот вечер готова была прослыть любой мразью и шкурой, лишь бы вы с сыном были живы…