Опасные гастроли - Далия Трускиновская Страница 13

Несложный этот план осуществился без помех. Рисунок я заранее спрятала в потайном кармане платья. Нужно было успеть в цирк до того, как его хозяин со свитой отправится обедать.

Я совершенно не собиралась встречаться там, даже мимолетно, с Лучиано Гверра. И вот тому доказательство — я не переменила прическу и не надела платье понаряднее. А то, что я надела новые туфельки, голубые атласные, с узенькими лентами, означало, что старые совершенно истрепались на дорожках парка. Модные туфли не предназначены для ходьбы по песку и траве. Еще я поменяла серьги — обычно я ношу маленькие, чтобы служить примером моим девицам, им дай волю — они прицепят к ушам парадные броши своей бабушки, по полтора вершка в высоту. Я взяла продолговатые серьги с гранатами — скромно и красиво, гранаты мне к лицу.

При входе в цирк меня ждала неприятная встреча — там расположился нищий, ветеран чуть ли не суворовских сражений, если только он ни у кого не позаимствовал мундир свой, с коричневыми и черными заплатами. Нищий сидел на турецкий лад в таком месте, где трудно было рассчитывать на подаяние, и что-то пел тихонько, а его смуглое лицо, покрытое белой щетиной, выражало вселенскую скорбь. Он протянул ко мне руку — но денег я с собой не взяла и потому проскользнула мимо.

Дверей было несколько — кажется, три большие. Открытой оказалась одна. Я вошла — и тут же навстречу мне выскочил служитель, то ли сторож, то ли привратник. Он обратился ко мне на плохом немецком языке, предлагая убираться прочь. В цирковой прихожей (слово «вестибюль» мне известно, но для чего употреблять французское, когда есть русское?) сейчас было темно, не горели настенные лампы, оснащенные зеркалами, и этот привратник не понял, что перед ним женщина из хорошего общества.

Я отвечала ему ледяным голосом, что должна видеть господина директора, и решительно вошла в первые попавшиеся двери. Оказалась я в дугообразном коридоре. Коридор этот, в который выходили многие арки, что были задернуты бархатными шторами, я помнила — он простирался вокруг манежа, а через арки можно было попасть в ложи и первого, и второго ярусов.

Но я понимала, что директору в ложе делать нечего, что у него где-то непременно есть кабинет, и пошла наугад. Вдруг я услышала отчаянную немецкую ругань. Она доносилась с манежа. Выходит, там есть люди, — так подумала я и устремилась в первую арку, чтобы спросить этих людей о де Бахе.

То, что я увидела, более всего напоминало бы приют умалишенных на прогулке.

Мне навстречу по манежу катился, кувыркаясь, человек в грязной белой рубахе и, кажется, исподних портках. Другой человек скакал на одном месте. Девочка в короткой юбке, с обвитыми вокруг головы косами, крутилась как юла. Кажется, это была мадемуазель Кларисса. Четвертый задумчиво стоял в куче опилок на четвереньках. Посреди манежа возле опорного столба был установлен другой, а между ними — привязанная белая лошадь. Возле лошади спорили трое мужчин и молодая женщина в юбке, едва закрывавшей колени, один из этих мужчин был де Бах, одетый отнюдь не щегольски, а в длинный и поношенный бурый шлафрок, с длинным бичом в руке… Чуть ли не перед моим носом стала быстро опускаться огромная люстра, одна из четырех, освещавших манеж. Я невольно отскочила — мне показалось, что она может на меня упасть. Все было куда проще — к люстре устремился малый с корзиной и принялся менять в ней огарки на целые свечи.

Кроме того, меня изумил запах. Наверно, перед представлением где-то зажигали курильницы, чтобы публике не сделалось дурно. Я понимала, что тут рядом конюшня, и трудно ожидать от нее благоухания парфюмерной лавки, но пахло не только лошадьми, зловоние было страшное. Удивительно, что никого, кроме меня, это не смущало, даже молодая женщина, одетая модно и со вкусом, казалось, не замечала его.

Де Бах вдруг резко повернулся. Я испугалась, что он закричит на меня, но оказалось, что его внимание привлек чудак, который кувыркался в опилках. Закричав на него, де Бах вдруг грозно щелкнул бичом. Чудак убрался, а я подняла руку, желая, чтобы меня заметили.

Так и вышло. Де Бах, видимо, решил, что это одна из поклонниц его замечательных наездников пробралась в цирк, и указал на меня, словно бы безмолвно приказывая: выведите ее отсюда. Тут же ко мне устремился молодой человек, в котором я мгновенно узнала Лучиано Гверра. Сейчас он был одет в черные панталоны вроде кюлот, в короткие сапоги на манер гусарских ботиков, разве что без кисточки и с мягкой подошвой, и в простую рубаху навыпуск.

— Господин Гверра, — быстро сказала я по-немецки. — У меня важное дело к господину директору, пусть он соблаговолит подойти!

Тут меня выручила цирковая обстановка — я бы, пожалуй, и сама вышла на манеж, но мешал барьер, довольно высокий и широкий; прыгать, как коза, я не умею, а звать кавалера, чтобы подал руку и помог перебраться, не желаю. Поэтому я оставалась на своем месте, как полагается даме, пока недовольный де Бах шел ко мне.

— Что вам угодно, сударыня? — спросил он.

— Господин директор, я видела злоумышленника, о котором вам полезно будет узнать.

— Что за злоумышленник?

Он не был сейчас любезен и галантен, но я не обиделась.

— Я проходила утром мимо ограды, за которой можно было видеть сквозь кусты конюшню и лошадей. Со мной были дети, и они заметили, что в кустах сирени прячется человек, наблюдающий за вашими служителями. Он не хотел быть замеченным, и когда дети его обнаружили, испугал их, мне пришлось их увести. Но я умею рисовать, и вот его портрет.

— Черт! — воскликнул де Бах, мало беспокоясь, что при дамах поминать нечистого не след. — Опять! Нам только этого недоставало! Где портрет?

Я вручила ему листок.

— Однако вы хорошо рисуете, фрейлен, — заметил он. — Примите мою благодарность. Я велю выписать вам контрамарку в мою ложу. Люциус, пошли кого-нибудь к кассиру!

— Ганс! — крикнул толстячок, одетый, как Гверра, в короткие панталоны и расстегнутую до середины груди рубаху. — Сыщи мне Геринга…

— Не надо! — быстро сказала я, порядком смутившись и старательно избегая смотреть в сторону итальянца. — Я не смогу воспользоваться… я служу в приличном доме и не могу уходить по вечерам… с меня довольно сознания, что сделано доброе дело…

— Расскажите, когда и как вы видели этого… этого человека, — сказал де Бах.

Я покосилась на итальянца — он не уходил, а встал так, чтобы слышать наш разговор. Это меня страх как беспокоило — хотя я умею держать себя в руках, но что-то было в присутствии Гверры неприятное до дрожи.

Я более подробно рассказала о том, кто прятался в кустах сирени. Де Бах мрачно кивал. Меж тем люди убрались с манежа, зато туда выпустили лошадей. Это были белоснежные красавцы, которые, не дожидаясь приказа, пошли по кругу, красиво поднимая передние ноги. Де Бах посмотрел на них и улыбнулся. Я поняла — вот его любимцы.

— Я ваш должник, фрейлен, — сказал он. — Соперники мои и враги ни перед чем не остановятся, они способны поджечь конюшню, чтобы лишить меня главного моего сокровища. Слыхали ль вы о венской школе верховой езды?