Убийца прячется во мне - Алексей Макеев Страница 13

— Эльза Францевна права, Сергей Юрьевич, про дружбу она не говорила. Коллега, партнер, но не друг.

— Но у вас ведь не только служебные отношения, — никак не мог я успокоиться, — вы же, как бы это сказать…

— Спим вместе? Ну и что? Как говорят в молодежной среде: «Если ты переспал с кем-то, это еще не повод для знакомства». Что бы вы там ни думали на сей счет, но наши отношения чисто функциональны. Мы хорошо относимся друг к другу просто потому, что друг другу нужны, но не настолько хорошо, чтобы не воспользоваться ситуацией. Потому что славу каждый предпочтет ни с кем не делить.

— И вы тоже? Я имею в виду, вы в аналогичной, но зеркально отображенной ситуации, тоже кинули бы своего партнера?

— То, о чем я говорю, не значит кинуть, Петер же ничего у меня не крадет. А как бы я поступила?.. — Эльза ненадолго призадумалась. — Не знаю. Со мной такого не случалось, поэтому ничего определенного сказать не могу, но очень может быть, что не выдержала бы искушения. А Петер Лемке, насколько я его знаю, наверняка перед таким соблазном не устоит. Он человек крайне честолюбивый, не раз в моем присутствии сожалел, что считается в нашем тандеме всего лишь номером два, хотя, по его мнению, заслуживает большего. Но тут уж ничего не поделаешь, я объективно способнее, работала над проблемой дольше и, соответственно, результатов добилась куда более весомых. Наше открытие на две трети мое, но без Петера, признаю честно, я, скорее всего, ничего бы не добилась или добилась бы не скоро, а потому и согласилась на партнерство.

— Я начинаю думать, что мы несколько старомодны для вас, — задумчиво проговорил Иван Макарович.

— Ничего подобного. То, что вы с вашим коллегой имеете взгляд на определенные вещи, отличный от моего, совершенно нормально и естественно, и это никак не влияет ни на качество мозгов, ни на логику, ни на аналитические способности.

— Согласен. Тем более, не могу не признать, допрашивать человека циничного, в вашем понимании этого термина, гораздо проще, чем стыдливого. Не так ли, Сергей Юрьевич?

— Гм, да, пожалуй. А насчет вашего коллеги, Эльза… Давайте выключим эмоции и ограничимся чистой логикой. Допустим худший вариант, вы опоздали, финальная стадия прошла без вас. Но вы же несколько лет, еще до возникновения партнерства с Петером, вели самостоятельные исследования. Наверняка остались какие-то подтверждающие документы. Да и по совместной работе тоже. К тому же вы же не вдвоем работали, наверняка вам лаборанты помогали, а это свидетели. Думаю, вы в любом суде без труда докажете, что работали над своим открытием как минимум вместе.

— Может, и докажу, хотя и не без труда. Но судебное разбирательство — это время, это деньги, а результат сомнителен. Ну, допустим, как вы, Сергей Юрьевич, говорите, я докажу, что работала вместе с Петером, так мало ли кто там с ним работал? Те же лаборанты, например, тоже с нами работали, и что с того? Поймите, главное не то, сколько времени вы шли к результату. Бывало, что ученый годами шел к цели, вслепую нащупывая путь, а другой, ознакомившись с результатом, поставил последний штрих, и все — работал минуту, а приоритет его.

Короче говоря, важно, кто поставит точку в наших исследованиях. В случае чего, судиться я, конечно, буду, но повторяю: результат сомнителен. Свое признание я получу, но только как помощник главного исследователя, которым, в случае моего неприсутствия на финальной стадии испытаний, автоматически становится Петер. А потому до суда лучше не доводить. У нас есть две недели с запасом или три — уже на грани. Если же я задержусь здесь на месяц, почти наверняка опоздаю. Кстати говоря, не поясните, а то я как-то не успела адвоката нанять, сколько времени меня могут под подпиской держать? А если убийцу вообще не найдут, мне, что же, навсегда в Москве оставаться?

— Нет, конечно. Но если пустить дело на самотек и ничего не предпринимать, месяца за два ручаться можно.

— Во-от. Теперь понимаете, почему я так спешу?

— Да, теперь ясно.

— И не хотела я вам, любезный Иван Макарович, все это рассказывать исключительно из соображений секретности. Вы же теперь и сами видите, что вся эта история не имеет к убийству никакого отношения, как я и говорила с самого начала.

— На первый взгляд действительно так, а там посмотрим. Ну-с, а теперь давайте о самом убийстве, и максимально подробно.

— Конечно, мне нечего скрывать, это же я к вам пришла. Беда только в том, что знаю я не так уж много, я ведь жила последние годы в Германии и делами сводного брата не интересовалась. Но что знаю — расскажу. Итак, 20 октября Леонид отмечал очередной день рождения. Он не был чужд публичным развлечениям, но дни рождения отмечал всегда только дома, узким кругом. Обычно присутствовали одни и те же гости, три его друга детства: Петр Жилин, Андрей Федотов и Аркадий Иванов. Первые двое женаты, Аркадий — убежденный холостяк.

В этот раз все было как обычно, за тем исключением, что еще и я присутствовала, первый раз, кстати. Застолье проходило тихо, келейно и, насколько я могла судить, так же, как и всегда. Но в какой-то момент Леня вдруг будто поперхнулся и мягко завалился на пол. В первый момент никто ничего не понял, потом Аркадий бросился к брату, он единственный из всех медик, врач-стоматолог. Наклонился над телом, пощупал, понюхал и сдавленно проговорил:

— Пульса нет. Катя, звони в полицию!

Катя — Ленина жена. Она опешила, как, впрочем, и все мы. Вызвали полицию, но еще до их приезда Аркадий сказал, что подозревает отравление. Так и оказалось. А поскольку никто посторонний на вечеринке не присутствовал, даже прислугу Леня отпустил, всем было совершенно очевидно, что убийца — один из нас, один из семи оставшихся.

— Где был яд?

— Что? А-а, яд. Его обнаружили в Ленином бокале. Вернее, Аркадий обнаружил еще до приезда полиции. Он, как только Леню осмотрел, сразу к его бокалу кинулся. Взял аккуратно за ножку двумя пальцами, оглядел со всех сторон, потом пальцем изнутри по краю провел, понюхал и побежал мыть руки. Ну, а когда вернулся, тогда и сказал, мол, яд, никаких сомнений. Он и следователю то же самое повторил. Бокал на экспертизу отправили, там действительно яд оказался, причем какой-то редкий. На всякий случай эксперты взяли пробы всех напитков и еды с каждого блюда, но ничего опасного нигде больше не нашли.

— Возможность подбросить отраву в бокал, как я понимаю, имелась у каждого.

— Совершенно верно, Иван Макарович, и это самое ужасное. Но вот что интересно. Так получилось, что убийца мог действовать, не рискуя ошибиться. Лет восемь назад Аркадий подарил Лене набор из четырех красивых фужеров. И на каждом было выгравировано имя: Леонид, Петр, Андрей и Аркадий. Мол, эти бокалы — символ их дружбы. С тех пор, собираясь у Лени, друзья пили из персональных, если можно так сказать, бокалов. Это Петр Жилин объяснил следователю, когда тот обратил внимание, что бокал именной.

— Понятно, это сильно облегчило убийце задачу.

— Тем более, никто не держал свой бокал постоянно в руках. Гости перемещались по квартире, разговаривали, выходили покурить или облегчиться, и, понятное дело, никто ни за кем специально не следил. Кто же мог подумать, что так выйдет?