Ведьма с зелеными глазами - Анна Данилова Страница 13

Выше я написала, что у него смазливая внешность. Это оттого, что я злюсь на него. Он высокий худой брюнет, обладатель драгоценных синих глаз, которыми он раздевает женщин и завораживает, примагничивает к себе мужчин. Я не знаю, есть ли у него любовники-мужчины, скорее всего нет, но то, что мужчины повсюду за него платят и делают ему подарки – это факт.

– Он не гей, Зоя, – говорит Ира. – Мужики любят его, сама не знаю, за что… Они видят в нем заблудшего ангела, быть может. А еще он прекрасный компаньон, всегда поддержит, будь то водка или травка. Они берут его с собой в путешествия, на соревнования, тусовки, на подписание важных договоров… Понимаешь, он, думаю, их талисман. И мой талисман тоже. И я не могу без него…

Когда-то я изучала психологию и могу с уверенностью сказать, что моя сестра относится к тому типу женщин, которые живут в состоянии постоянного стресса, чувствуют себя несчастными, жертвами и постоянно жалуются на свою жизнь. Но стоит у них забрать источник страдания, как они растеряются и не будут знать, как им жить дальше, за что бороться и куда двигаться дальше. Страдание – это и есть их образ жизни, сама жизнь.

Ира моя страдала от того, что ей приходилось делить Вадима со всеми, кто считал его своим близким другом и время от времени похищал его.

…Сейчас поймала себя на мысли, что не с того начала свой рассказ о Вадиме. Он вряд ли стал бы настолько популярным в столице, в богемной среде, если бы не его происхождение, его семья и все то окружение, которое его, по сути, и воспитало. Весь мир когда-то, когда маленький Вадик сладко посапывал в своей кроватке, состоял из большой и очень уютной квартиры в Староконюшенном переулке, в которой проживала его семья – дед, известный писатель-фантаст Родион Караваев, его жена (бабушка Вадима) – драматическая актриса Анна Берг и няня Ольга (родители Вадика, музыкальные эксцентрики, эмигрировали в Америку и растворились в ней без следа, когда мальчику было всего шесть месяцев).

В доме Караваевых часто принимали гостей, там любили бывать молодые московские поэты и писатели, актеры, художники, журналисты, киношники. Няня Ольга, накормив маленького Вадима медом, чтобы тот крепко спал, готовила закуски для гостей, разливала по графинам морсы и вино, доставала квашеную капусту, огурчики, помидоры, бегала в соседний гастроном за ветчиной и колбасами, в то время как родители Вадима слушали стихи своих гостей, пели вместе со своими друзьями песни и романсы или просто, развеселившись, теплой компанией гуляли по Арбату.

Когда Вадим подрос и начал сам декламировать стихи чужие, а потом и свои, его стали усаживать за стол вместе со взрослыми, давали ему разбавленное водой вино, постепенно приобщая к определенному образу жизни, что и сделало его впоследствии человеком, с одной стороны, глубоким и интересным, образованным, начитанным и талантливым во всем, что касалось общения с людьми искусства, с другой – редким шалопаем.

Квартира в Староконюшенном переулке давно бы после смерти выдающегося деда пошла с молотка, Вадим продал бы ее еще полгода тому назад, если бы не одно обстоятельство, помешавшее ему сделать это. Нотариус, вскрывший завещание внезапно скончавшегося деда, зачитал последнюю волю покойного, вызвав у страдающего похмельем единственного наследника – Вадима рвотный спазм: внуку отходила трехкомнатная квартира в районе ВДНХ, автомобиль «Мерседес» (Е-класс 1989 года) и десять тысяч американских долларов.

Быть может, какому-нибудь неискушенному деньгами и прочими земными благами сверстнику Вадима это показалось бы настоящим богатством, но все в этом мире относительно. Оказалось, что основной капитал – злополучная квартира в Староконюшенном переулке, дача в Переделкино, крупные денежные вклады в России, Германии и Швейцарии, а также огромное литературное наследие деда (чьи книги продолжали издаваться по всему миру и приносили ему немалый доход) досталось никому не известной женщине по имени Эмма Петровна Китаева.

– Вадик пьет, – говорила Ира мне по телефону после похорон старика Караваева, – прямо не знаю, что с ним делать. Я понимаю, он рассчитывал, что старик оставит ему все, как-никак, единственный наследник. Но что поделать, завещание есть завещание. Сначала он настаивал на том, чтобы к нему приехал его друг-адвокат, он хотел с ним посоветоваться, можно ли оспорить завещание, мол, старик был не в себе, когда писал его, иначе не оставил бы все незнакомой женщине, явно мошеннице… И адвокат приехал, Клюев его фамилия, но Вадик не дождался его, столько выпил, что заснул мертвецким сном… Мы поговорили с Клюевым, и тот мне все популярно объяснил, мол, старик при составлении завещания находился в здравом уме и твердой памяти, поскольку как раз в это самое время он заканчивал работу над своим последним романом, что может подтвердить его редактор в издательстве, и вообще был в хорошей творческой форме, так что тут говорить о том, что у него был маразм, не приходится. Он был гением, Зоя, вот в чем дело. Отсюда – его великолепные книги, признание по всему миру, фанаты… Он – уникум, он создал свой мир, своих героев…

Я спросила, узнали ли они что-нибудь об этой женщине, кто она такая, кем приходилась Караваеву-старшему, и что, если, к примеру, окажется, что она какая-нибудь уголовница или профессиональная мошенница, то в этом случае, возможно, Вадим и выиграл бы дело.

Ира сказала, что Китаева никакая не мошенница, что она молодая, серьезная женщина (это со слов адвоката Клюева), что у нее свое кафе со средиземноморской кухней. Кстати, Ира туда ездила, чтобы посмотреть на Китаеву, ну и пообедала заодно.

– Я села за столик и попросила официантку позвать хозяйку. Вышла ухоженная молодая женщина. Не сказать, что красивая, но миленькая. Улыбка у нее хорошая. Я сразу представилась, сказала, что я – невеста Вадима Караваева, внука писателя Караваева, и что я хочу поговорить с ней о наследстве. Спросила ее, в курсе ли она, что Караваев оставил ей все, что нажил и заработал. Китаева спокойно мне так ответила, что, конечно, в курсе, что у нее был нотариус. На вопрос, кем ей приходился Караваев, она ответила, что они просто были в хороших отношениях. Что она уважала его как писателя, восхищалась им как человеком неординарным, и все такое. Тогда я спросила ее, как они вообще познакомились и как долго длилась их связь, на что Китаева ответила, что никакой связи не было, что познакомились они через близкого друга Караваева, поэта Сергея Качелина.

Понимаешь, Зоя, она держалась с таким достоинством, но не нагло, а так, как если бы действительно не чувствовала за собой вины, что она прикарманила чужие семейные деньги, и я подумала, а что, если у нее есть ребенок от Караваева. Я спросила ее об этом. Но она ответила, что у нее нет детей и что это здесь вообще ни при чем. Потом заметила, опять же мягко, что она употребит эти средства на благое дело, но в подробности вдаваться не стала. Посоветовала мне заказать венгерский паприкаш, сказала, что угощает «за счет заведения», улыбнулась мне и, сославшись на занятость, ушла. Я вдруг подумала, что все это вообще не мое дело, что я-то никаким боком к этому наследству отношения не имею. У меня все есть… В смысле, я не голодаю.

Я заметила, что она потеряла свою квартиру из-за своей дурацкой любви к Вадиму, на что она, обидевшись, даже всхлипнула. И тогда я, растрогавшись, сказала ей, что не стоит ей тратить деньги, снимая квартиру, что она может спокойно поселиться в моей старой квартире, из которой я недавно переехала в новую. Я сказала, что там сейчас работают мастера, красят стены и циклюют паркет, что недели через две она сможет туда переехать. Единственное условие – она должна расстаться с Вадимом, который, кстати говоря, на тот момент, когда мы разговаривали, был в Турции, куда уехал с группой киношников, снимающих фильм о жизни русских девушек в Стамбуле.