Гроб хрустальный - Сергей Юрьевич Кузнецов Страница 13

В конце концов, они оказались в одной постели. Это был не второй раз и даже не пятый. Случилось как-то само: Емеля обнял ее в прихожей, она подставила губы, а через три минуты, когда его руки уже нащупывали у нее под кофточкой застежку лифчика, сказала: "Я только сначала в душ схожу".

Эта деловитость его удивила, но он тут же подумал: наверняка она опытнее его: вышла замуж, развелась, десять лет сама воспитывала сына… вряд ли жила монашкой. Михаил вспомнил рассказы о том, на что приходится идти безработным девушкам. Надо надеяться, для должности операционистки ей не пришлось ложиться под линейного менеджера банка, тем более, она и проработала там всего ничего: отделение закрыли, и Емеле самому пришлось заново устраивать Марину на работу. Но все равно, сейчас он стоит в прихожей, с бьющимся сердцем и напрягшимся членом, и чувствует, как его потряхивает, словно это — первый раз, словно он еще мальчик, а не мужчина, у которого сыну — шесть лет.

Марина вышла, закутанная в большое Костино полотенце, и сразу пошла в спальню, кивнув Емеле на ванную: мол, теперь твоя очередь. Емеле стало стыдно, что он даже постель не сменил. Как же они будут заниматься сексом на простынях, где всего два дня назад спала Ирка?

Потом, снова и снова вспоминая эту ночь, он говорил себе, что это был не секс, это был — впервые за много лет — акт любви. Никого он не любил, как Марину той ночью — потому что сквозь морщины на лице, сквозь жировые складки на теле, сквозь увядшую кожу пробивалась та девочка, которую он вдруг увидел на большой перемене в девятом классе и задохнулся, как ему казалось, раз и навсегда. В этом акте любви тринадцать лет аннигилировали, да и они двое исчезли, словно две элементарные частицы.

Эта ночь оказалась для Емели самой важной в его жизни. Несколько дней спустя он в машине ткнул в магнитолу старую каэспэшную кассету, и покойный Визбор запел про тот ручей у янтарной сосны, и Емеля сразу все понял. Для него эта ночь стала тем самым кусочком огня, тем местом, где Марина, его лесное солнышко, всегда будет его ждать, что бы ни случилось. Местом, где они оба настоящие, и нет ни прожитых лет, ни прошлого, ни будущего.

Зазвонил телефон. Это должна быть Марина, Емеля был уверен, потому что, глядя на ее фотографию, словно пытался ее вызвать. Все эти дни Маринин домашний телефон молчал, а вчера, когда он застал ее на работе, она сказала, что сейчас не может говорить и перезвонит позднее. Сегодня же Марины в офисе просто не было.

Емеля снял трубку. Незнакомый мужской голос сказал:

— Михаил Емельянов?

— Да, — ответил Михаил. Голос не предвещал ничего хорошего.

— Не надо держать нас за лохов. Думаешь, отправил сына к бабке и всех кинул?

— Я не понимаю…

— Все ты, блядь, понимаешь. Поллимона грина за тобой, понял? У тебя есть сутки. Подписался — отвечай за базар.

Короткие гудки. Емеля уронил трубку на рычаг. Только сейчас он понял: то, что он принял за спокойствие, на самом деле — безразличие, холодное, гнилое отчаяние человека, который больше ни на что не надеется. Марина, почему ты мне не позвонила, подумал он. Надо бежать, спасать сына, что-то делать, но нет ни решимости, ни сил. Он взвел курок, положил пистолет на стол и перевернул две чистые страницы. Марина, как всегда, шла последней и лишь потом, отдельно ото всех, — любительская фотография Леши Чаковского. В узорной тени деревьев он прикрывал ладонью глаза, словно хотел спрятаться от близкого и неизбежного будущего.

Емеля вдруг понял, что делать. И не было судьбы у нас другой, почему-то вспомнил он и набрал номер ВэЭн.

— Владлен Николаевич, — сказал он, — это Михаил Емельянов из "Лямбды плюс".

— Я вас слушаю.

— Мне тут несколько минут назад звонили ваши люди. Они угрожали моему ребенку и моим родным…

— Я вас не понимаю, — очень спокойно сказал ВэЭн. — Я думаю, вы что-то путаете.

— Дослушайте меня! — закричал Емеля. — Дело даже не в том, что у меня нет таких денег, хотя их у меня действительно нет. Но я просто не позволю угрожать моим близким!

— Это, вероятно, какое-то недоразумение, Михаил. Я никому не угрожаю, — сказал ВН. — И вы, конечно, не должны позволять угрожать Вашим близким. И поэтому вы собираетесь отдать деньги, так?

— Я не могу отдать деньги, но я могу сделать кое-что другое, — прошептал Емеля.

— И что же? — В голосе ВэЭн звучала легкая усталость человека, который много раз вел подобные беседы и знал их бесплодность.

— А вот что, — быстро, стараясь не думать, Емеля сунул дуло в рот и нажал на спуск.

Сгустки крови полетели Чаку в черно-белое лицо.