Горячие деньги - Дик Фрэнсис Страница 13

— Прелестно, — сказал я.

Он пожал плечами.

— Вот такой она и была. Делала гадости, но все в рамках своих законных прав.

— Я удивляюсь, что вы не оставили эту работу.

— Здесь очень хороший сад, и у меня неплохие отношения с господином Пемброком.

— А когда он переехал?

— Он попросил меня остаться, чтобы содержать здесь все в порядке. Он повысил плату, и я согласился.

Неторопливым шагом мы вернулись к кухонной двери. От Артура Белбрука исходил легкий запах взрыхленной земли и опавших листьев, и аромат теплого перегноя, как от того садовника, который ухаживал за усадьбой в дни моего детства. Я с грустью вспомнил те далекие дни.

— Я здесь вырос, — сказал я. Он понимающе кивнул мне.

— Это не вы построили потайную комнату?

Я удивился:

— Собственно, это не совсем комната, просто треугольное пространство.

— А как она открывается?

— У вас не получится.

— Я хотел приспособить ее под хранилище для яблок, — с сожалением пояснил Белбрук.

Я покачал головой.

— Она слишком маленькая. И не проветривается. На самом деле, она ни на что не пригодна. А как вы о ней узнали?

Он важно поджал губы и принялся объяснять:

— Я заметил, что стена у палисадника в дальнем углу слишком толстая, и порасспросил старого Фреда, что был здесь садовником до меня. Он рассказал, что когда-то сын господина Пемброка построил там что-то вроде потайной каморки. Но там же нет двери, сказал я. Он ответил, что так задумал тот сын мистера Пемброка и это его дело, а сам Фред об этом ничего не знает, только думает, что дверь просто давным-давно заложили кирпичом. Так если это вы ее построили, расскажите, как ее открыть?

— Сейчас уже не получится, — сказал я. — Я замуровал ее почти сразу, как построил, чтобы мои сводные братья не могли залезать туда и подбрасывать мне дохлых крыс и разную другую гадость.

— А… — он, похоже, расстроился. — Я часто раздумывал, что же там может быть.

— Дохлые крысы, пауки и груды мусора.

Садовник пожал плечами:

— Ну, что ж…

— Вы хорошо здесь управляетесь. Я так и скажу отцу.

Его морщинистое лицо засветилось от удовольствия.

— Скажите ему, что я присмотрю за собаками и за всем остальным, пока он не вернется.

— Он будет вами доволен.

Я вынес чемодан, бросил последний взгляд на драгоценную герань Мойры и запер дверь. Пожал жесткую руку Артура Белбрука и в машине, взятой напрокат в Лондоне сегодня утром, поехал в Эпсом.

Свою одежду я собрал вдвое быстрее. В моем шкафу царил строгий порядок, не то что у Малкольма, да и вещей у меня было немного. Я все время собирался перебраться в квартиру получше, но никак не мог подыскать подходящую. А потому мою гостиную и две маленькие спальни украшали только модные новые портьеры и гравюра с изображением Сержанта Мерфи, выигравшего Большой национальный кубок в 1923 году.

Я сменил брюки Малкольма на одни из своих, уложил чемодан, нашел паспорт. Мне не нужно было ни пристраивать собак (которых у меня не было), ни оплачивать счета. Ничто меня не задерживало.

На автоответчике светилась красная лампочка. Значит, кто-то звонил, пока меня не было. Я перемотал пленку и включил магнитофон. Прислушиваясь к бестелесным голосам, я освободил холодильник от всего, что могло испортиться до моего возвращения.

За последние два дня с семьей определенно что-то произошло. Семья гудела как потревоженный улей. Все пришли в какое-то лихорадочное возбуждение.

Первым зазвучал девичий голос, немного испуганный, тревожный: «Ян, это Сирена! Почему тебя никогда не бывает дома? Ты что, не ночуешь здесь? Мамочка хочет знать, где папочка. Она помнит, что вы с ним не разговариваете, и очень глупо с ее стороны ожидать, что ты в курсе его дел, но она все равно настояла, чтобы я спросила у тебя. Так что, если знаешь, перезвони мне, ладно?»

Сирена, моя сводная сестра, — единственная из детей Алисии, рожденная в браке. Она была на семь лет меня младше и осталась в воспоминаниях прелестной маленькой светловолосой феей, которая повсюду следовала за мной как тень. Этим она беззастенчиво льстила самолюбию двенадцатилетнего мальчишки. Больше всего на свете Сирена любила устроиться у Малкольма на коленях, в уютном и надежном кольце его рук. По-моему, маленькая фея всегда умела наколдовать на его лице улыбку, если он был рассержен, или премиленькое новое платьице для себя, когда ей хотелось принарядиться.

Малкольм выставил Алисию, когда Сирене исполнилось шесть. Вместе с Алисией уехала не только Сирена, но и двое ее старших братьев. И я остался один во внезапно опустевшем доме. Один в кухне с противными оборочками на занавесках. Некому стало надо мной издеваться и гоняться за мной по саду. Это были времена, когда я даже обрадовался бы возвращению Жервеза, старшего сына Алисии, несмотря на его дохлых крыс и другие гадкие проделки. Жервез поднял на смех мою затею построить в садовой стене укромный уголок. А теперь, после его отъезда, она стала и в самом деле бессмысленной.

Повзрослев, Жервез остался таким же надменным задирой, каким был в детстве: презрительно кривил губы, любил тыкать в людей пальцем и бросать холодные презрительные взгляды, задрав нос. Ему явно нравились смущение и растерянность окружающих.

Сирена, которая превратилась в высокую и стройную девушку, работала сейчас тренером по аэробике. Она по-прежнему покупала одежду целыми возами и обращалась ко мне, только когда ей что-то было от меня нужно.

«Мамочка хочет знать, где папочка…» Странно было слышать эти детские выражения от двадцатишестилетней девушки. Сирена, единственная из всех детей Малкольма, так и не приучилась называть его по имени.

Следующее послание было, собственно, от Жервеза. Он раздраженно выговаривал мне: «Терпеть не могу эти записывающие штуки! Целый вечер я пытаюсь до тебя дозвониться, но слышу в трубке только твой самодовольный голос, который раз за разом уговаривает меня назвать свое имя и номер! Так вот, я вынужден наконец это сделать. Это твой брат Жервез, как ты, конечно, и сам уже понял. И нам крайне необходимо срочно найти Малкольма. У него, похоже, не все дома. Я хочу сказать, он совсем спятил! И в твоих собственных интересах отыскать его как можно скорее. Мы все должны забыть о ссорах и остановить его, не допустить, чтобы он безрассудно пустил на ветер достояние семьи! — Жервез немного помолчал, потом продолжил: — Думаю, тебе уже известно, что он отдал полмиллиона фунтов… полмиллиона!., на приют для умственно отсталых детей? Мне недавно позвонила какая-то истеричная дура и сказала, что не знает, как и отблагодарить меня. А когда я спросил, за что именно, она сказала: „Разве вы не тот самый господин Пемброк, что избавил нас от всех затруднений, господин Малкольм Пемброк?“ — „Мадам, — спросил я ее, — о чем вы говорите?“ И тогда она мне рассказала. Полмиллиона фунтов! Ты слышишь? Он невменяем! Это переходит всякие границы! Нельзя допустить, чтобы он вытворял такие нелепые безумства! По-моему, Малкольм начинает впадать в старческий маразм. Ты должен его найти и немедленно сообщить нам, куда он скрылся. Потому что, насколько мне известно, он не отвечает на телефонные звонки с утра прошлой пятницы. Я тогда звонил ему, чтобы сказать, что в последнем квартале содержание Алисии не было увеличено в соответствии с уровнем инфляции. Немедленно перезвони мне!»