Бумажный дом - Карлос Мария Домингес Страница 13

Тихий дождь освежил яркую зелень листвы и черные надгробные плиты. Мне было трудно найти место, где покоились останки Блюмы. Я поднял воротник пальто, чтобы защититься от непогоды, и хранитель проводил меня к камню, который выпал на ее долю. Тут я положил книгу в центр одинокой и немой мраморной плиты.

Я немного постоял перед ней, пока капли падали на отвердевшую, жесткую обложку, не поддающуюся дождю, как не поддалась она цементу и возвращению. Потому что рыбаки из лагуны Рочи, сами того не зная, поведали мне завершение истории.

«Тут слишком много места с непривычки», — так начали свой рассказ двое мужчин, усевшихся со мной в круг в затопленном домике, где вода доходила до уровня икр.

Уже перед тем, как снова сесть в такси, меня потянуло подойти к домам рыбаков: я подумал, что другого случая разведать, что они знают, у меня не будет. С тропинки я хлопнул в ладоши, прибежали собаки, отошли подальше лошади. Через несколько секунд из-за забора высунулись двое мужчин, и когда я спросил их о человеке из хижины, они знаками и криками пригласили меня войти. Это было нелегко. В не скольких шагах начиналась темная полоса вышедшей из берегов воды лагуны, глубины которой я не знал. Однако приглашение было столь энергичным, что я снял ботинки и носки, подвернул штанины, прошел метров сто боязливыми неуверенными шагами, пока не добрался до домика с ботинками в руке.

К моему удивлению, они жили в воде с таким покорным смирением, что, если бы не замерзшие щиколотки, я тоже не обращал бы на нее внимание. Матрасы у них лежали на высоких столах, еще один стол был завален инструментами, посудой, бутылками, там стояла газовая плитка, а остальные скудные пожитки висели на крючках по стенам. Открытая дверь выходила на лагуну, растянувшуюся на горизонте, покрытом черными тучами, и за стоящими на якоре в нескольких метрах от нас лодками в воде грудились колонии уток, чаек и фламинго.

Они сказали мне, что научились сосуществовать с этим мужчиной. Они часто видели, как он бродит по пляжу вдоль лагуны, совершает долгие прогулки, уводящие его далеко отсюда, а через несколько часов возвращается, нагруженный выброшенными морем досками, костями зубаток, отбросами, цветными бутылками. Из досок он соорудил себе кое-какую мебель и полки, а кости висели снаружи и внутри хижины, на леске, рядом со скелетами альбатросов и птиц, которые в ветреные дни бились друг о дружку и громко стучали, и непонятно было, как он может при этом спать и зачем он их повесил, поэтому никто к нему не приближался, и женщины запрещали детям бегать туда.

Только раз к нему пошла одна старуха — просить, чтобы он снял с нее сглаз, потому что живот у нее раздулся, вот-вот лопнет, но вернулась она разочарованная, говорила, что у этого колдуна нет силы, по крайней мере такой, какая нужна не для того, чтобы наводить порчу, а наоборот, так что все держались от него подальше.

Иногда они видели его под навесом с книгой в руке, из тех, что остались после строительства. Летом ему приносили припасы из Ла-Паломы, а зимой он обычно заходил в домики рыбаков купить сахарный тростник, табак для самокруток, иногда мешок муки, вермишель — что-нибудь поесть. Говорил он мало, и другие тоже не «гуторили» с ним сверх необходимости. Никто не знал, что он делает. И что ищет.

Так прошло лето, зима и еще одно лето. В августе, когда киты проплыли на юг, говорили, что некоторые из них задерживались на высоте хижины, поднимали свои огромные плавники, кричали и шумели более обыкновенного, и все жители лачуг были поражены этим. Один китенок попал на мель в нескольких метрах от берега, и десять человек полезли в воду его сталкивать. Они возились долго, но Карлос не подошел. Он смотрел на них от своей хижины, стоя между «висюлек», одинокий и неподвижный, пока детеныш не вернулся в море.

Но однажды утром, несколько месяцев назад, уверяли они, все увидели, как он бьет молотком по стенам хижины. Они обратили внимание, что на ремонт это не похоже, потому что он бил то тут, то там. Потом над окном, а потом внизу, рядом с дверью. Сын одного из соседей — единственный, кто осмеливался говорить с «господином», — пришел со словами, которые вывели всех из первоначального недоумения и погрузили в еще большее. «Он ищет книгу», — сообщил мальчик.

Они знали, что кирпичи в этой хижине не настоящие, и какое-то время, удивленные и уязвленные, делали ставки на то, сколько времени протянут стены. Каменщик рассказывал по барам, что сделал бумажный дом, хвалился, но никто не хотел ему верить.

— Но мы знали, что это так. Хоть сами и не видели, — сказал разговорчивый рыбак постарше. Второй — возможно, сын или родственник, — ограничивался кивками и нервно перебирал пальцами.

— Сюда приезжает много туристов, и они что хотят, то и делают, — продолжал тот, что постарше. — Ну и пусть выкручиваются как могут. Этот соорудил дом из книг — первая странность. Вторая началась, говорю вам, когда он начал долбить в своем доме дыры. Два дня, говорю вам, он только и делал, что пробивал дырки, и мальчишка сказал, что он не может ее найти, книгу то есть. Вы сами видели. Сколько там книг?

В общем, он превратил дом в решето. Не меньше десяти, а то и больше, дыр на каждой стене. Сверху, снизу, сбоку. Пока не отыскал — кажется, так сказал парнишка. Отыскал, и пошел с книгой в Ла-Палому, и отправил ее по почте. Пацан не врет, потому что ходил вместе с ним.

Потом вернулся этот господин, и мы видели, как он сам взялся все чинить. Купил мешок цемента, на телеге ему привезли щебень. Да куда там, дружище… Похоже, это было безнадежно. Они сыпались с одной стороны, потом с другой. Он ставил на место книгу, и стена выгибалась вниз, клонилась, словно вот-вот упадет. А те, что были уложены сверху? Сыпались вниз. Все еле держалось, изгибалось, отремонтировать это было невозможно. Он возился там целыми днями — вы бы смогли? Там ничего не осталось. Он сам все разрушил. Мы его отсюда видели, с молотком в руке. И клянусь, жалко было смотреть. Потому что хижина вышла неплохой, пока не всплыло дело с книгой.

Однажды вечером мы увидели, что он стоит на дороге с чемоданом. И смотрит на уже разваленную хижину. Он поднял руку, помахал нам и просто зашагал прочь под солнцем. И больше не вернулся.

Я уже прощался (ноги заледенели, ботинки я держал в руках), когда мне пришло в голову неловко спросить их, не замечали ли они накануне чего-то странного. Тогда они выпучили глаза, и старик ответил:

— Странное-то оно было с самого начала, разве не так? Поди знай, что он там делал. Я же сказал вам, никто с ним особо не стыковался, потому как здесь его боялись. Кроме пацана, он бравый парень. Он говорил, что тот не колдун, что читает ему вслух что-то, что он не очень понимал, но звучало это как музыка, а кости — непонятно, что они там делали. Как-то раз он спросил, и господин ему улыбнулся, вроде как грустно, и ничего не сказал.

— А можно мне повидать парнишку? — спросил я.

— Он в Арачании, работает с дядей на стройке.

— Но было письмо, — вдруг сказал второй. — Пацан принес ему письмо, которое ему дали в Ла-Паломе. Из Англии, — подчеркнул он, словно в этом слове крылось доказательство таинственности и непонятности, которые будут сопровождать эту историю до конца дней.