Иерусалимский ковчег - Александр Арсаньев Страница 13

— Можно сказать, что да, — произнес я задумчиво. — По крайней мере, теперь я знаю имя мошенника. Его зовут Матвеем Воротниковым, он заикается и одевается франтом. Так что, я полагаю, нам не составит особого труда его найти.

— И что же вы, Яков Андреевич, будете делать, когда встретитесь с ним лицом к лицу? — осведомился японец, поглаживая щеточку усов над губами.

Я зашуршал свежим номером «Сенатских ведомостей», прихваченным мной на всякий случай в дорогу. Вопрос золотого дракона поставил меня в тупик. Я и сам еще не знал, что может готовить мне встреча с тем человеком.

— Я уповаю на Господа, — сказал я смиренно.

Кинрю покачал головой, но промолчал и ничего не ответил. Японец всегда уповал только на себя с тех самых пор, как долг разлучил его с матерью. А это произошло едва ли не во младенчестве.

— И куда же теперь мы направляемся, если не секрет? — поинтересовался Кинрю.

— К одному из моих агентов в игорном деле, — загадочно улыбнулся я.

— А у вас и такие имеются? — подивился Кинрю, надвигая на глаза высокую шляпу.

— Еще и не такие, — заметил я самодовольно, а потом приказал вознице свернуть на Загородный проспект, затем на Разъезжую улицу и в Чернышов переулок.

Чем ближе мы подъезжали к месту своего назначения, тем оживленнее становилось на улицах, тем беднее казались горожане, тем грязнее дорога.

— Если не ошибаюсь, здесь толкучка недалеко? — предположил Кинрю.

— Не ошибаешься, — я уставился в каретное окно и с интересом рассматривал окрестные сооружения, которые снисходительно именовались домами.

Тут я и скомандовал кучеру остановиться. Извозчик послушался, я вышел из экипажа и направился к лотку со всякой женской мишурой. У лоточника я узнал, где сегодня столуется Мишка Круглов, очень известная личность в этих краях. Он-то и являлся моим агентом.

Я вернулся в карету и объяснил извозчику, как проехать к трактиру. Как только мы прибыли, Кинрю попытался увязаться за мной, но я приказал ему сидеть на месте.

— Брать-то вам меня с собой зачем надо было, Яков Андреевич? — пробурчал японец вполголоса. — Лучше бы я еще поупражнялся в сочинении хокку.

— Не сердись, — попросил я его. — Скоро и твое время настанет!

Дворник в ярком жилете, ситцевой голубой рубахе и широких домотканых штанах указал мне на комнату Круглова. Я отблагодарил его серебряной монетой и постучал в закрытую дверь. В ответ воцарилась мертвая тишина, готовая вот-вот взорваться пушечным залпом. По крайней мере, мне показалось именно так.

Я снова принялся настукивать в дверь, пока наконец не услышал легкие, чуть слышные шаги и скрип в замке. Я надавил плечом на дверь, она неожиданно распахнулась, и я провалился в комнату, где меня немедленно оглушили чем-то очень тяжелым, и я повалился на пол.

В себя я пришел только тогда, когда кто-то вылил мне в лицо воды из ушата. Душ был ледяным, но я вскочил как ошпаренный, с болью в разбитом затылке и страстным желанием как следует проучить негодника.

— Яков Андреевич, вы?! — скалил зубы Мишка Круглов. — Ну не узнал я, ей-богу, не узнал! — запричитал он, понемногу начиная пятиться к стенке. Я медленно надвигался на него, словно бог отмщения.

— Да успокойтесь вы! — прикрикнул Михайло. — И звук его голоса наконец-то привел меня в чувство.

— Что здесь происходит, в конце концов? — возмутился я, присаживаясь на хромоногий стул у стенки.

— Да на меня тут вчерась облаву устроили, — оправдывался Мишка, почесывая в затылке. — Вот я и осторожничаю!

— Что за облава?

— Да так, — Круглов прикусил изуродованную губу. — Старые счеты.

Расспрашивать далее я не стал, в конечном счете, я пришел сюда совсем не за этим.

— Ты знаешь что-нибудь о Матвее Воротникове? — перешел я к делу.

— А как же, — усмехнулся Михайло. — Наслышан, — добавил он. — Личность-то в столице известная!

— А о Виталии Строганове? — спросил я с надеждой.

Мишка задумался и снова начал чесать в затылке грязными нестриженными ногтями.

— Нет, — закачал он кудлатой головой. — Не слыхал. А к Гастролеру он имеет какое-то отношение?

— Какому еще Гастролеру?

— Ну к Воротникову, — досадливо объяснился Мишка.

— Самое непосредственное, — заверил я. — Выясни как можно быстрее что у них были за дела. А за ценой я не постою! — пришло мне в голову добавить для пущей важности.

Не успел я дойти до выхода, как в дверях возникла фигура Кинрю.

— Задерживаетесь, Яков Андреевич, — заметил японец.

Мишка уж было и рот открыл, намереваясь спросить, что за обезьяну таскаю я за собой, но встретился со взглядом Кинрю и осекся.

— Не нравится мне круг ваших знакомств, — уже в экипаже посетовал японец, покосившись прищуренными глазами на мой затылок. — Голова-то не болит?

— Истина ведь жертв требует, — сказал я со знанием дела и подмигнул Кинрю. Он неодобрительно закачал головой, но смолчал. Я-то его кодекс чести не обсуждал и от него требовал того же.

Дома меня ожидал сеанс Мириного гадания. Не успел я войти, как гостиная превратилась в восточный салон магического искусства. Тяжелые бархатные занавеси закрыли окна так, что ни один солнечный луч не мог проскользнуть сквозь черное полотно. В старинном камине потрескивало желтое пламя, и искры падали на холодные плиты паркетного пола. У меня появилось ощущение, что я снова нахожусь в темной храмине масонской ложи, предназначенной для того, чтобы постигнуть суть мироздания и возродиться из праха прошлого для будущей освященной жизни.

Механически я осмотрелся по сторонам, словно бы надеясь рассмотреть в непроглядном мраке гроб с белеющими костями и священный алтарь.

В самом центре комнаты и впрямь возвышался стол, так же, как и окна, занавешенный черным бархатным покрывалом. Его окружали семь чадящих свечей. Но их свет вовсе не казался мне внутренним Светом Искупителя.

Я невольно подумал о том, что Виталий погиб, едва только принял свет, не успев до глубинной сути проникнуть в таинства франкмасонства.

Число семь Мира считала совершенным, потому как, объясняла она, существует семь наслаждений, семь огней и семь священных коров.

Я перевел взгляд на столик — глаза мои уже полностью свыклись с царящим в гостиной полумраком — и заметил на нем миниатюрный изумрудный ларец, в котором моя индианка обычно хранила свою драгоценнейшую колоду.

Наконец появилась и она под руку со своим слугой Сварупом. Я полагал, что Мира спустилась из «комнаты демонов», где хранила все свои атрибуты и баловалась индуистским колдовством.

В своем ярко-желтом сари Мира казалась солнцем в подземелье мрака. Она сделала жест рукой, который означал, как я успел узнать, ритуальную мудру приветствия.