За борт! - Ингрид Нолль Страница 13

— Хорошо же вы наладились строить планы без меня, а я, как дура, в стороне и не имею представления, что происходит, хотя бы в общих чертах, — не на шутку рассердилась Эллен.

После последнего телефонного разговора в этот вечер она окончательно капитулировала. Не посчитали нужным поинтересоваться мнением мамы! А кто, в конце концов, будет на всех готовить? Дайте-ка угадаю: все та же старенькая Хильдегард! Причем по такому поводу гороховой похлебкой не отделаешься. Произведя нехитрые расчеты, Эллен вычислила, что приедет двенадцать человек. И хотя юное поколение решено с собой не брать, Амалию никуда не денешь.

Больше всего Эллен сердилась на Лидию. Еще в детстве та играла не в куклы, а исключительно с плюшевыми зверями и конструктором «Лего», отчего уже тогда считалась феминисткой. Позже сестра научилась дурно обращаться с друзьями, и чудо, что теперешний ее партнер выдержал с ней четыре года. Лидия хотя и была второй по старшинству, вовсе не стала «бутербродной сиротой», страдавшей от недостатка любви. Лидер по характеру, Лидия неуклонно добивалась выполнения своих претензий. Эллен оставалось противостоять сильной натуре сестры лишь с помощью драматических сцен, темпераментных тирад и припадков бешенства, и тем не менее каждый раз появлялось ощущение, что ее оставили с носом.

Все так или иначе добились благополучия. Налоговый инспектор Маттиас хорошо зарабатывал; Хольгер, преподававший германский вокал в Королевской академии музыки в Глазго, едва ли мог прожить на зарплату, но удачно женился на богатой. Криста поступила примерно так же: некоторое время она изучала психологию, но вскоре поймала в свои сети удачливого предпринимателя крайне консервативных взглядов; Лидия время от времени выступала посредником при операциях с недвижимостью, хотя в этом не было никакой необходимости, поскольку ее неплохо подстраховывали два состоятельных бывших мужа. Эллен могла лишь пожалеть, что ее жизнь не сложилась столь же благополучно, как у более удачливых братьев и сестер.

Уже на следующий вечер Маттиас вновь позвонил. Лучше всего будет, если он заскочит к ним в ближайшие выходные. Они с женой в любом случае планировали куда-нибудь выбраться. Тогда он мог бы, пользуясь случаем, поговорить с мамой обо всем без спешки и суеты.

— Мы захватим что-нибудь к чаю, — успокоил брат. — Можешь не волноваться по поводу приготовлений. И мы надолго не задержимся. До встречи!

Противиться было бессмысленно, тем более что мама не помнила себя от радости, когда выпадал случай обнять ее любимца — удачливого в жизни, порядочного, доброго Маттиаса. Хотя все жили относительно недалеко друг от друга, навестить маму приезжали хорошо если раз в год. Тут уж Эллен не сумела сдержать чувств и съязвила:

— Да уж, мама сделает сальто от радости, что к нам пожаловал кронпринц!

Маттиас рассмеялся, хотя столь нарочитая лесть его немного смутила.

Несмотря на то что в детстве Эллен сильно ревновала к старшему брату, сегодня она относилась к нему гораздо лучше, чем к остальным. Маттиас всегда охранял и защищал братьев и сестер, особенно когда они еще были маленькими. В начальной школе им всем присвоили прозвища: Кристу стали звать криворожкой, за Хольгером закрепилось остолоп, Маттиаса прозвали дохтуром, Лидию — гаденышем, а Эллен коротышкой. Всех вместе звали тункелевским отродьем. Во времена, когда предки были еще полны сил, уважения было больше, как-никак на дедушкиной текстильной фабрике иной раз работали до пятидесяти рабочих. Их семью не просто уважали, но ценили. И так продолжалось до тех самых пор, пока у руля предприятия не встал Рудольф Тункель. Он модернизировал фабрику, уволил многих специалистов, в конце концов продал семейное дело, а в довершение всего еще и рано умер. С этого момента дела пошли под откос. Особняк превратился в «женский монастырь», над семьей стали подтрунивать. Только у Маттиаса получалось двумя-тремя словами вернуть уважение. Он был бы достойным преемником на посту председателя правления фабрики, в этом все сходились.

Как и предвидела Эллен, мама буквально расцвела, узнав, что скоро к ним заедет ее старшенький, и немедленно принялась чистить фамильное серебро и мыть окна.

— Бригитта тоже приедет? — с надеждой в голосе спросила Хильдегард.

В жене ее старшего сына все души не чаяли. Хильдегард совсем не походила на злющую тещу или свекровь и одинаково радушно относилась практически ко всем женатым членам семьи за исключением бывшего Эллен и многочисленных отбракованных мужей Лидии.

— А куда пойдем?

Этого Эллен не знала точно так же, как не знала, задумывалась ли вообще общая прогулка.

— Можно посетить крепость Виндек в окрестностях Вайнхайма, там есть прекрасная обходная дорожка вдоль садов. Кроме того, я хотела бы еще разок побывать в лесу, — чуть жалобно сказала Хильдегард. — Никому нет дела, что я уже несколько лет не вылезаю из сада.

— Насколько я знаю Маттиаса и Бригитту, они вряд ли захотят бродить по тихим дорожкам, им нравится ломиться напролом. Ты уверена, что этого хочешь?

— Да я чувствую себя лучше всех вас, вместе взятых, и сил у меня побольше, — стояла на своем Хильдегард. — Кто из вас продержится на ногах двенадцать часов кряду? Я привыкла к физическому труду, а все мои дети знай себе торчат перед экранами и шевелятся, только когда приспичит в уборную.

Эллен задумчиво посмотрела на мать: крохотная фигурка со сгорбленной спиной, морщинистое лицо и руки, покрытые старческими пятнами, сломанные ногти, и на фоне всего этого распада плоти — светящееся зеленым светом нефритовое кольцо на среднем пальце. Окулист давно предупреждал, что нужно сделать операцию по удалению катаракты.

— Что это ты на меня уставилась, как солдат на вошь? — спросила Хильдегард. — И я когда-то была молодой и смазливой, не сушеное яблоко, как нынче.

И наверное, не такой мужененавистницей, ханжой и строгой менторшей, подумала Эллен. Правильно в старину говорили: «Давид запел набожные псалмы не раньше, чем состарился».