Возмездие - Фридрих Незнанский Страница 13

— Спасибо, — Маша прямо расцвела майской розой. — Новгородский был весьма заносчив. Особенно с нами, с техническим персоналом. Он считал нас, видимо, подсобными рабочими. Хотя у нас девчонки работают замечательные. И за гроши, в сущности.

— Маша! А кто вы по профессии? Или по специальности?

— По профессии — психолог. По специальности — пиарщик. Паблик рилейшн.

— А что закончили?

— Московский государственный университет.

— Я же вижу, что вы не просто секретарь! Что вы там высиживаете со своим Золотаревым? Я же вижу, что они все вам противны! А хотите к нам, в прокуратуру? Консультантом?

— А вы принимаете на работу? — улыбнулась Маша.

— Я — нет, — опомнился Левин. — Но мой начальник и друг... Он может...

— Так вы сначала с ним поговорите, — рассмеялась Маша.

— Я поговорю, — пообещал Левин. — Машенька, вы, помнится, упоминали, что у Новгородского был конкурент в партийном списке.

— Зыков?

— Да, да. Что это за личность?

— Зыков?

— Ну да, — кивнул Левин.

— А вы правда из Генеральной прокуратуры? — помолчав, спросила Маша.

— Я же вам удостоверение показывал!

— Как же вы не знаете Зыкова?

— Не имею чести. Кто это, просветите, пожалуйста?

— Зыков — это же бывший Буренков!

Левин задумался:

— Буренков? А это кто?

Маша посмотрела на собеседника, как на самозванца. Левин напряг мозги.

Бу-рен-ков... Что-то знакомое... Господи, да это же авторитет криминальный времен начала девяностых! Выехал за рубеж в середине тех же девяностых. На лечение, после очередного покушения. Затем вернулся, сменил фамилию, стал как бы добропорядочным бизнесменом...

— Ах, Буренко-ов! Как же, как же! Он ведь тоже из питерских, условно говоря. Так это его место в партийном списке занял Новгородский?

— Ну да, — кивнула Маша.

— А как вы думаете...

— Я ничего не думаю, — торопливо ответила девушка.

— А где он сейчас? Буренков? То есть Зыков?

— На похоронах, наверное, — пожала плечами Маша.

Невысокий, кряжистый мужчина в кашемировом пальто шел к могиле четкой походкой уверенного в себе человека. Пустой правый рукав пальто был всунут в карман. За ним следовали двое парней с характерными короткими стрижками. Они несли огромный венок из живых цветов. Фонарев успел прочесть на муаровой ленте: «Дорогому соратнику...»

Видимо, Зыкова ждали, потому что и вдова, и руководство блока «Справедливость» все еще стояли возле могилы. Произнеся полагающиеся в данном случае слова, поправив единственной рукой муаровую ленту на венке, постояв несколько мгновений возле могилы, он так же четко и стремительно направился прочь. За ним, забыв о вдове, кинулся Золотарев, указывая на накрытый чуть отдельно от других столик.

Зыков молча слушал, потом едва заметно кивнул. Золотарев подхватил под руку вдову, которая семенила сзаци, процессия направилась к столику.

— Любезный, налейте мне еще водочки! Как бы не простудиться от сырости этой, — старушка все дергала Фонарева за рукав.

Фонарев исполнил просьбу, поглядывая на столик вип-персон.

— Вы с Верочкиной стороны или от этих? — кивнув в сторону Золотарева, спросила старушка.

— Я от тех, — сделав неопределенное движение головой, ответил Фонарев.

— Странно, что поминки прямо на кладбище, — проронил кто-то.

— Это Верочка распорядилась, — тут же вклинилась старушка. — И правильно сделала! Она хотела, чтобы все имели возможность помянуть Георгия. У партийных ресторан заказан. Они отсюда — прямо туда. И Верочка, конечно, с ними. Но она хотела, чтобы все имели возможность...

«Выпить, — продолжил про себя Фонарев, налив и себе изрядную порцию водки. — А что? Работаешь здесь на холоде, на пронизывающем, можно сказать, ветру...»

Справедливости ради следует отметить, что никакого ветра не было. Тихий ноябрьский день сиял холодным, багровым солнцем, озаряя могучие ели и проступающие сквозь них, еще не сбросившие золотую листву березы.

— А почему Костика нет? — спросила норковая дама.

— Что вы, милочка, зачем ребенку лишние переживания?

— Ну... Не такой уж он и ребенок. Пятнадцать лет. Тем более что Георгий был ему как отец.

— Тем более, тем более, — не унималась старушка.

— И родителей Веры Павловны нет, — заметила дама.

— У брата поднялось давление... — сообщила старушка.

Ага, это, стало быть, тетка вдовы, догадался Фонарев.

— ...И Ольга осталась с мужем и внуком. Верочка правильно решила: пусть Костик запомнит отчима живым. Тем более такая ужасная смерть! И конечно, Павел ужасно переживает. Такой удачный был брак! Такой благополучный! И какое-то ворье все разрушило, растоптало! — с гневом воскликнула старушка. И дребезжащий ее голосок вдруг зазвенел глубокими грудными тонами.

«Из актрис она, что ли?» — почти залюбовался Фонарев.

— ...Я всегда говорила Верочке: внешне нужно жить скромнее. В этой нищей стране нельзя показывать, что ты богат. Уж я-то знаю... Но разве им, молодым, объяснишь? Все считают, что кражи, разбой — это удел других людей. Ни черта! — рявкнула вдруг старушка. — Все под Богом ходим. И он, — она ткнула сухим, морщинистым пальцем вверх, — он этой ярмарки тщеславия не одобряет!

«Это он вам сам сказал?» — хотел было спросить Фонарев.

— Как вы можете? Здесь, у могилы Георгия? — поморщилась норковая дама. — О мертвых или хорошо...

— Я им родной человек, я могу, — не отступалась старушка.

Назревал скандал. К счастью, вдова, оставив вип- персон, уже обходила столики, выслушивая слова соболезнования и давая понять, что мероприятие закончено.

— Я отойду покурить, — отпросился у старушки Фонарев, которому не хотелось засвечиваться.

— Да, любезный. Только далеко не уходите. И налейте мне водочки. Очень, очень холодно...

Отойдя в сторону, Фонарев наблюдал, как Новгородская подошла к их столику, как внезапно, словно переключенный на другой канал телевизор, отчаянно зарыдала старушка, уткнувшись в плечо Веры Павловны. Так отчаянно, что вдова, до сей минуты сохранявшая на лице непроницаемую маску, вдруг и сама разрыдалась какими-то надрывными, злыми рыданиями.