Трое сыщиков, не считая женщины - Фридрих Незнанский Страница 13

В основном Петр дружил с такими же иногородними, как и он сам, то есть с соседями по общежитию. К москвичам у него было настороженное отношение. Балованные, зажравшиеся, все-то им легко давалось, люди они ненадежные. Лучше держаться от такой публики подальше.

Подобных радикальных взглядов он придерживался и в университете, и в аспирантуре, куда из-за своего таланта поступил без проблем. Правда, в аспирантуре Щеткин не доучился. Собирая данные для диссертации, ему пришлось тесно связаться с работниками оперативно-розыскной службы. Их деятельность настолько увлекла Петра, что теоретическим изысканиям молодой человек предпочел живую оперативную работу.

Щеткин не сделался настоящим москвичом. Его назначили в подмосковный город Коломну начальником уголовного розыска. Зато москвичкой стала его сестра Татьяна, которая в Москве вышла замуж за парня, с которым познакомилась, отдыхая на Пицунде. У Володи были две комнатки в общей квартире на Тишинской площади, молодожены во время учебы Петра предложили ему поселиться у них: они в одной комнате, он — в другой. Так и сделали, жили без особых эксцессов. Потом произошли большие изменения — у Татьяны и Володи родилась дочка, Оленька. Вскоре после этого скончался старичок, занимавший третью, самую большую комнату в квартире. Володя — писатель, журналист, у него есть право на дополнительную жилплощадь, к тому же существовало веяние не создавать новые коммуналки. Освободившаяся комната отошла к ним, и теперь Татьяна с мужем проживала в отдельной квартире, да еще в таком прекрасном районе.

Из Коломны Петра перевели в МУР по просьбе Турецкого. Петька оказался слишком принципиальным для провинциального городка со своими извечными законами. И вот уже — полтинник, а он все в майорах бегает. Самого же Сашу Щеткин увидел после долгого перерыва, когда произошел взрыв детском доме. Он тоже участвовал в расследовании этого дела. Щеткин много слышал об успехах Александра Борисовича, который первым из их университетского потока стал «важняком». Читал служебные материалы о сотнях дел, расследованных Сашей, и порой искренне завидовал ему. Оказалось, Турецкий, к которому он относился прохладно, помнил о нем.

Вечером Щеткину позвонил Антон Плетнев из «Глории», с которым они вместе расследовали теракт в детском доме, а потом ловили и самого террориста, и рассказал о покушении на генерал-лейтенанта Свентицкого.

— Сейчас имеется единственный свидетель, генеральский водитель, и никаких стоящих версий о причинах. Я пытался поговорить с его женой, да неудачно, только испортил дело. Саша, между прочим, хотел бы, чтобы и ты подключился к этому делу. Если согласен, с твоим начальством он вопрос решит.

— Я не против. Но ты хочешь, чтобы я с ней поговорил?

— Нет, Петр, с ней займется другой человек, Ирина Генриховна. А я хотел попросить тебя съездить со мной в «Красную звезду».

— В редакцию газеты?

— Нет. Есть у них тезка под Москвой.

— А-а, это что-то связанное с подводными лодками?

— Опять холодно. Это собачий питомник.

— Ой! — скривился Щеткин. — Это же для меня страшнее пистолета.

В свое время, став московским студентом, Петр втайне переживал два обстоятельства: несмотря на то что вырос недалеко от Волги, он не умел плавать и боялся собак. Причем в детстве он проявлял к этим животным своеобразный интерес: любил привязать к собачьему хвосту пустую консервную банку и заливисто хохотал, когда те с грохотом носились по двору. Собакам такая забава не нравилась, несколько раз Петю здорово покусали, после чего он поневоле стал от них шарахаться. Последнее же столкновение произошло уже в Москве, когда гулял возле дома с маленькой племянницей. Рядом были и другие дети. Неожиданно на площадку выскочил сорвавшийся с поводка ротвейлер. Щеткин начал отгонять собаку от малышей, и пес так цапнул его за руку, что Петр два месяца ходил с повязкой. Вдобавок пришлось делать уколы от бешенства, на чем, кстати, он особенно настаивал, считая, что нормальная собака так вести себя не может.

С плаванием обстояло проще: походил пару месяцев в бассейн в Лужниках и научился. А вот боязнь собак осталась.

— Антон, без меня обойтись нельзя? — спросил он. — Я собак терпеть не могу, и они меня тоже не переваривают.

— Так они же там сидят в вольерах, Петр. Диких я тоже боюсь, — тактично сказал Плетнев. — Без тебя же никак не обойтись. Александр Борисович сказал, что, как старший товарищ, мудрый и чуткий, ты окажешь мне неоценимую помощь.

— А он не сказал тебе, что ум хорошо, а полтора лучше? — засмеялся Щеткин. Однако согласился, к великому неудовольствию сестры, которая надеялась сподвигнуть его в выходной на хозяйственные заботы. Перебравшись в Москву, Щеткин снова поселился у них.

Договорились, что завтра к двенадцати Антон заедет на своей машине за ним домой. Слишком рано в воскресенье в питомнике делать нечего, а поздно так и подавно.

По пути Петр обрушил на него ворох свежих баек из жизни городского угрозыска, где сейчас работал.

— Представляешь, вчера на имя капитана Бузуева приходит бандероль. Ну, ее, разумеется, просветили рентгеном, прощупали, вроде не бомба. Наш начальник отдела вскрывает коробку, а там ювелирные цацки — кулончики, цепочки, кольца. Долларов на пятьсот. И лежит маленькая записочка: «Капитану Бузуеву. Поздравляем с днем рождения внучки!», а подписано: «Работники ГУМа».

— Что ж он им сделал такого?

— Это карманники были. Представляешь? Год назад Бузуев поймал маньяка, который пятерых карманников порезал бритвой. Ну, и они в знак благодарности отвалили ему такой подарочек.

— Видать, для них эти пятьсот долларов, что для нас рубль.

— Ну, это ты преувеличиваешь. На самом деле это для них — что полтора рубля для нас, — пошутил Щеткин.

Они съехали с кольцевой дороги, и вскоре машина остановилась у ворот, справа от которых висела металлическая, с выпуклыми буквами вывеска, напоминающая мемориальную доску: «Ордена Боевого Красного Знамени, ордена Октябрьской Революции государственный питомник служебного собаководства».