Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова Страница 13

– О… – только и сумела вымолвить я. И сочла нужным заверить: – я ничего подобного не делала. Подкуп должностного лица… зачем мне это?

Вальц поспешил кивнуть:

– Может, это и опрометчиво, но я вам верю. Полагаю, причина ареста не важна – она лишь повод арестовать вас и силой привести на «Ундину».

Все упиралось в этот пароход, который я потихоньку уже начинала ненавидеть…

– Почему именно на «Ундину»? – ровно спросила я. – Что в ней особенного?

– Позже, мадам Дюбуа. Прежде расскажите все, что слышали от Эриха Шефера.

– Я слышала не так уж много, – пожала я плечами. – Лишь раз он упомянул некого Химика: якобы у месье Дюбуа, моего настоящего мужа, встреча с этим Химиком здесь, на пароходе. Но это заблуждение, муж бы сказал мне.

Вальц прищурился с подозрением:

– Вы так в нем уверены? У месье Дюбуа ответственная должность, он не имеет морального права делиться с вами всем, что происходит на его службе. Ради вашей же безопасности, к слову.

Я отвела взгляд к мутному беспокойному морю. Свела брови над переносицей. Помнится, то же самое – слово в слово буквально – говорил мне когда-то муж. И поступал он так, как считает нужным, не особенно со мной считаясь и посмеиваясь над моими советами. Покуда эти его решения не довели до большой беды, в результате чего мы и оказались здесь. Не на пароходе – но в Париже, а потом и в Берлине. Но прежде всего был поезд, идущий из Санкт-Петербурга на Варшаву…

Тогда шел первый год моего замужества. Покорным характером я не отличалась никогда, а муж и вовсе славился нравом буйным, властным и невыносимым.

– Его можно или любить таким, каков он есть, или прибить – третьего не дано, – сказал о нем когда-то его же лучший друг – а меня, дурочку, это почему-то не насторожило.

Непросто нам было вместе. Минуты неземного блаженства сменялись пылкими ссорами, а полное единодушие – пропастью столь холодной и бескрайней, что я, порой, не понимала, зачем мы вообще поженились. Мы любили друг друга, действительно любили и поводов для ревности не давали… но для хорошего брака этого оказалось ничтожно мало. В тот поезд я села против его воли. Муж знал уже, куда и для чего едет, понимал все риски и не хотел брать меня с собой. И все же был рад, что я его ослушалась.

Мы целовались в дверях вагона, едва ли не у всех на виду, а ночью… Нет, ничего особенно страстного (в этом плане были у нас ночи и получше), потому что тогда я уже носила под сердцем Софи, и беременность протекала не очень-то гладко. И все же это была одна из самых нежных и незабываемых ночей в моей жизни. Близость, которая простым пылким влюбленным и не снилась.

И, будто в противовес: к обеду следующего дня мы поссорились так, как не ссорились никогда прежде. С сухими, не видящими ничего глазами, я шла тогда по проходу вагона, чтобы сойти на первой же станции и никогда – клянусь, никогда – не возвращаться к этому мужчине. И тогда-то он меня остановил. Тогда-то сказал те слова, поклялся, что не сделает более ничего важного, не примет ни одного веского решения, не посоветовавшись со мной.

Я поверила.

Было это шесть лет назад и, вынуждена признать, слова своего он за эти годы не нарушил.

Не скажу, с того дня пошло у нас все как по маслу, однако недомолвок стало куда меньше, а они, как выяснилось, камнем преткновения и были. Занятно, но когда вместо «я» и «он» есть только одно-единственное «мы», то причин для ссор как будто становится меньше. Так что ссорились мы теперь меж собой, а чаще всего с кем-то.

Сейчас, всматриваясь в прищуренные, с хитрецой, темные глаза лейтенанта Вальца, я размышляла, тот ли это человек, с которым муж захотел бы поссориться. И насколько откровенен с ним был. Думаю, достаточно откровенен. Поскольку Вальц явно умен, не чета Шеферу. Велика вероятность, что он и сам неплохо знает то, о чем спрашивает.

– Да, я верю мужу, – искренне ответила я. И с чуть наигранной печалью добавила: – что мне еще остается?

– Зачем месье Дюбуа поехал в Кронштадт? Это было приказом из Парижа?

На этот раз я улыбнулась не без сарказма:

– Так это все же допрос? Что ж… полагаю, вы знаете, что российский министр иностранных дел уже несколько месяцев ведет переговоры с правительством Сади Карно ⁶?

Вальц, впившись в меня глазами, едва заметно кивнул.

– Союз – если он состоится – удивит всю Европу, господин Вальц, нехорошо удивит. Настолько, что некоторые страны, в частности Британия и Германия, наверняка постараются этому воспрепятствовать. А в начале июня в Париж пришли сведения, что один наш агент, напрямую поставляющий сведения из России во Францию, найдет убитым в Кронштадте. Убит он тихо и без шума, как если бы убийцы были профессионалами. Русские службы, разумеется, немедленно начали расследование… а мой муж отправился в Кронштадт, чтобы выяснить, что именно им стало известно, и стоит ли Парижу беспокоиться. Однако о результатах расследования вам, господин Вальц, наверняка известно больше, чем мне.

– Известно, – не стал отрицать Вальц.

Мимолетно, но по лицу его пробежала тень разочарования. Верно, все, что поведала я ему, он уже слышал от моего мужа.

– Известно, – продолжил он, – но мне совершенно не хочется быть тем, кто принесет дурные вести такой прелестной женщине, как вы. Пусть это лучше сделает сам месье Дюбуа.

Я была не против. Поторопилась спросить:

– Я увижусь с ним?

– Разумеется. А пока вам лучше спуститься в вашу каюту.

Я кивнула нехотя. Мелькнуло беспокойство, что с мужем мне увидеться не позволят, и что я до сих пор остаюсь пленницей.

– А… этот господин, Эрих Шефер?..

– Не беспокойтесь о нем, мадам Дюбуа, – заверил Вальц. – Возможно, мне аукнется это решение: все же господин Шефер должностное лицо при исполнении обязанностей. Но ни он, ни его команда вас более не побеспокоят. Какова бы ни была цель, шантажировать мать детьми – последнее дело, и господину Шеферу это с рук не сойдет, будьте уверены.

Я благодарно кивнула, а после обер-лейтенант Вальц откланялся. Я же несмело побрела ко входу в первый класс под свои, увы, невеселые мысли. Безусловно, я рада, что этот подлец Шефер под замком, и до конца плавания меня не побеспокоит. Но сам факт, что берлинская полиция одобрила мой арест… пусть даже и по надуманному безосновательному предлогу – меня бросало в дрожь при этой мысли. Неужто мы где-то прокололись? Пусть нас пока не раскрыли, но взяли под подозрение – неужто?

Датский остров Борнхольм остался далеко позади, пароход снова прибавил ходу, и теперь нас окружало только бескрайнее море. Полагаясь лишь на память, я знала, что слева по борту должны быть шведские земли, а справа – и я как будто даже видела серые крепостные стены вдали – немецкий Данциг. За ним же – Царство Польское, Курляндское, а там и Петербург. Далеко-далеко, так далеко, что я и вообразить себе не могла. И все же ближе, чем был еще вчера.