Лондонские убийства - Василий Гавриленко Страница 13

Она никак не могла понять, почему мать считает ее хорошей девочкой. Да, она получает отличные отметки в школе, имеет прекрасные перспективы для поступления в колледж, не дерзит учителям и не дерется с соученицами. Но разве этого достаточно, чтобы считаться хорошей девочкой? Отметки, перспективы и прилежное поведение – это такая же ширма, как ее затрапезная юбка и блузка, которые ей приходится носить, потому что мать не может заработать на нормальную одежду, над которой не смеялись бы в школе. Эта ширма скрывает простой факт, который известен только ей самой: Розамунд Нэш-Мерфи не является хорошей девочкой.

И, что самое худшее, осознание собственной порочности не легло тяжким грузом на душу Розамунд, напротив, она втайне гордилась тем, что она не такая, как ее мать. В отличие от матери, она не пугается и не начинает неистово молиться, когда ветка дерева поскребется в окно. Она не проводит вечера на коленях перед лампадой, взывая Господа простить и помиловать, не ходит в церковь. Она не боится наказания Господня, как ее мать. Как Бог может покарать ее? Убить? Но Розамунд не боится смерти.

Напротив, смерть с детства привлекала девочку. Однажды она видела, как на улице умирала лошадь, которую каменщик запряг в слишком тяжелую повозку. Ей не было жаль лошадку, Розамунд жадно наблюдала, как конвульсии сотрясают тело животного, как изо рта вылезает розовая пена, как закатываются глаза. Внизу живота стало тепло, девочка едва не вскрикнула от невероятного, неведомого ей доселе наслаждения.

Еще одним наслаждением для Розамунд стало чтение. Одну за другой она проглатывала книги поэтов-декадентов, многие стихи заучивала наизусть. Особенно ей полюбились вирши Гюстава Моро. В одной из книжек Моро она нашла его портрет – бледный, очень худой юноша в цилиндре. Черные волосы, пронзительные глаза – Гюстав был похож на ворона, того самого, из стихотворения Эдгарда Алана По. Подобно зловещему возгласу Nevermore! из горла мрачной птицы, стихи Моро оплетали паутиной безысходности, тоски, очаровывали, звали в могилу.

Розамунд знала, что мать сочтет ее ведьмой или сумасшедшей, если узнает о ее порочной сущности. И все остальные не поймут ее.

Когда Розамунд исполнилось семнадцать, она, наконец, нашла того, кто ее понял. Знаменательная встреча произошла в саду рядом со школой. Девушка читала книгу, когда к ней вдруг подсел мужчина. Это было совершенно бестактно и возмутительно, но Розамунд промолчала. Искоса посмотрев на незнакомца, она отметила, что тот молод и хорош собой.

– Читаете Гюстава Моро, мисс? – поинтересовался неизвестный.

– Да, сэр, – ответила она, слегка розовея.

– Один из моих любимых поэтов.

– Правда? – недоверчиво спросила Розамунд.

– Да. Вот, послушайте.

Он прочел девушке одно из ее любимых стихотворений Моро.

– Вы замечательно читаете, – сказала она.

– О, спасибо, юная леди, но, право, вы слишком добры ко мне.

– Нисколько, – улыбнулась Розамунд. – Мне правда очень понравилось.

– Благодарю, – он приложил руку к сердцу.

Они сидели под раскидистым вязом и говорили о поэзии. Молодой человек прекрасно разбирался в символизме и декадансе, и не питал иллюзий относительно человеческой природы. Розамунд слушала его и поражалась, насколько ее собственные мысли были созвучны мыслям нового знакомого.

Он проводил ее до дома, галантно поцеловал руку. На следующий день вечером история повторилась: он ждал ее около школы, они снова говорили о поэзии, жизни и смерти.

Через неделю он пригласил ее в театр ужасов на Пикадилли, на премьерный показ спектакля «Джек-Попрыгун» ⁸.

Розамунд поражалась, как быстро увлек ее тот водоворот отношений между мужчиной и женщиной, о котором она раньше читала только в книгах. Еще неделю назад ее жизнь была пустой, в ней не было никого, кроме матери – вечно крестящейся и предрекающей грешникам кары небесные. Теперь у нее был ее таинственный поклонник, такой красивый, такой умный и обходительный.

Конечно, Розамунд согласилась пойти с ним на спектакль. Была суббота и ей пришлось соврать матери, что она идет к соученице, которая, якобы, угодила под лошадь и нуждается в помощи с уроками.

Театр ужасов потряс Розамунд. Зрительный зал был оформлен, как кладбище. Люди сидели в креслах, напоминающих надгробия. На черных стенах – картины, изображающие сцены убийств и всевозможных непотребств. С потолка на цепях свисали скелеты людей. По углам, на вмонтированных в стену бронзовых столбиках, сидели огромные вороны, время от времени издающие леденящий душу крик.

Декорация сцены изображала ночную улицу Лондона.

– Сейчас погаснет свет, – сообщил Розамунд ее спутник, когда он сели на свои кресла-надгробия.

Свет в зале, действительно, погас, но сцена от этого стала видна еще отчетливее. Улица Лондона, ярко светит Луна. Молодая девушка в красивом платье спешит по брусчатому тротуару. Она боится, она хочет поскорее попасть домой, потому что знает: в это время на улицах орудует Джек-Попрыгун, по сравнению с которым знаменитый Джек-Потрошитель не более чем младенец.

Джек появился на сцене так неожиданно, что от страха закричала не только актриса, но и многие находящиеся в зале. Розамунд же не испугалась: внешний вид Джека-Попрыгуна показался ей, скорее, смешным. Высокий мужчина в обтягивающих штанах, в коротком плаще и с длинными когтями, выглядел довольно нелепо. Джек бросился на девушку. Хлынула кровь. Женщины в зале взвизгнули.

Розамунд знала, что кровь – бутафорская, но смерть на сцене все равно произвела на нее большое впечатление. Актрисе удалось очень точно передать агонию тела. Она умирала почти также, как та перегруженная лошадь. Розамунд снова ощутила то приятное тепло внизу живота.

Далее в спектакле рассказывалось о сыщике, который безуспешно пытался поймать Джека-Попрыгуна. Зрители увидели еще несколько ярких нападений маньяка, но они уже не оказали на Розамунд столь сильного воздействия, как первое убийство.

– Вам понравился спектакль? – спросил он, когда они вышли на улицу.