Будапештский нуар - Вилмош Кондор Страница 13

Этот крошечный человечек был одет в грязный пиджак, вокруг шеи у него был обмотан красный шарф, на голове набок съехала шляпа. Судя по всему, однажды ему посчастливилось побывать в Париже (как и зачем – неизвестно), с тех пор он старался соответствовать парижской моде. Шаму был членом шайки Чули, если точнее, стоял на стреме, то есть был караульным. Гордон редко с ним встречался, тем не менее Шаму почему-то боялся репортера как огня. Он всегда приветствовал его с преувеличенной вежливостью, да и болтал при нем заметно меньше, чем обычно.

Гордон подошел к стойке и громко постучал. Шаму поднял отекшие глаза, но не узнал его. На стук, вытирая руки о передник, вышла официантка, толстая женщина лет пятидесяти с растрепанными волосами.

– Мы еще закрыты, – сказала она Гордону.

– Знаю, но боюсь, вон тот человек вот-вот помрет от жажды, – тот указал на Шаму.

– В долг не дам.

– И не надо, – ответил Гордон и бросил на стойку сорок филлеров. – На все деньги, – продолжил он, – только хорошей сливовой палинки, а не этой отравы. ^[10]

Женщина хотела что-то ответить, но передумала. Вытерла нос, достала из-под стойки бутылку, вытащила пробку и налила две стопки.

– Сдачу оставьте себе. – Гордон взял две рюмки и подсел к Шаму, который сопел, свесив голову на грудь.

Репортер поднес рюмку к носу караульного, на что тот фыркнул, резко поднял голову и, щурясь, окинул затуманенным взглядом сначала рюмку, а затем Гордона, который опустил рюмку на стол.

Шаму недолго думал. Дрожащей рукой потянулся к рюмке и залпом выпил. Поежился. Гордон с любопытством наблюдал, как жизнь возвращается в его глаза.

– Чем могу помочь вам, господин репортер? – спросил Шаму глубоким, скрипучим как колеса телеги голосом.

– Шаму, отведите меня к Чули.

– К Чули?

– Да, к нему.

– Чули вряд ли обрадуется.

– Он вряд ли обрадуется, Шаму, если узнает, что вы меня к нему не отвели, ведь я по важному делу.

– Насколько важному?

– Очень важному, – ответил Гордон и поднялся. – Пойдемте, а то не успеем.

Сбитый с толку Шаму какое-то время размышлял, пока не решил, что хуже будет, если он не отведет Гордона к Чули. Караульный поправил шарф, застегнул пиджак, нерешительно встал на ноги и направился к выходу.

– А эту мне куда девать? – спросил Гордон, указывая на вторую рюмку. Шаму на удивление шустро вернулся к столу, опрокинул палинку и кивнул.

– Знаете, господин репортер, лучшего завтрака и представить себе нельзя.

– Как скажете.

Из «Клеща» они отправились в сторону проспекта Ракоци. Шаму шел впереди, Гордон следовал за ним. По пути караульный жестами подавал знаки своим товарищам, скрытым от взгляда репортера, мол, все в порядке, не бойся, это мой знакомый, он со мной. Гордону приходилось сильно напрягаться, чтобы разглядеть, с кем Шаму общается на этом своеобразном воровском жаргоне. Из одного окна женщина наблюдала за тем, как Шаму поглаживал левой рукой пиджак, дальше мужчина, прислонившись к стене, следил за тем, как Шаму правой рукой почесывает левую мочку уха, в другом месте подросток сверкнул глазами из подворотни, на что Шаму поправил козырек. Гордон должен был признать, что Фогель провел блестящую работу в серии своих статей. Все было именно так, как он писал. Шайка действительно пасла округу ежесекундно.

На площади Кальмана Тисы в ряд выстроились суровые, серые дома, с деревьев слезала кора, газон, если его можно было так назвать, был весь затоптанный и черный, кое-где виднелась пара кочек с травой. По брусчатке, покачиваясь из стороны в сторону, плелась телега, скрип от которой все никак не утихал: звук отражался от немых зданий и слышался повсюду. Гордон развернулся и в этот момент увидел, как Шаму активно жестикулирует, затем караульный резко присел на корточки, завязал шнурки, медленно поднялся, провел рукой по лацкану пиджака, подул на ногти левой руки и вытер о штаны. Гордон ни слова из этого не понял и даже не разглядел, с кем тот так возбужденно «общается».

– Туда, он там живет. Третий этаж, первая дверь направо, – кивнул Шаму, развернулся на каблуках и непривычно быстрым шагом удалился в направлении площади Барошша. Гордон посмотрел по сторонам, но никого не увидел. На пути к дому ему пришлось обойти собачье дерьмо на траве и лошадиный навоз на брусчатке. Как только он добрался до дома, двери отворились. Гордон не видел, кто это сделал, потому что фигура находилась в тени. Репортер поднялся на третий этаж и позвонил в дверь к Чули. Спустя пару минут послышалась возня, и дверь открылась. Увидев Гордона, Чули тут же захлопнул дверь.

– Довольно уже, Чули, сами понимаете, что это бессмысленно. Вы знали, что я приду, теперь уж впустите, – громко произнес Гордон.

Тот не отозвался.

– Кстати, дом у вас неплохой, – продолжал гость. – Изнутри намного красивее, чем снаружи. Но к чему это я? Вы же не случайно сюда переехали. И соседи, наверное, в курсе, чем вы на хлеб зарабатываете. Тут такое дело, дорогой Чулика, – мне нужна одна девушка.

Гордон начал вживаться в роль:

– Хорошая деревенская потаскуха. И дайте мне погорячее, а не жалкую продажную бездарность, такую, чтобы она…

Дверь неожиданно распахнулась, оттуда вытянулась рука, схватила Гордона и потащила к себе. Чули захлопнул дверь и тихим шагом направился в гостиную, гость проследовал за ним. Репортер немало повидал в жизни, но эта квартира его поразила. Он словно попал в элегантный буржуазный дом в IV районе, похожие дома стоят на площади Сервитов. Убранство дома Ижо Шкублича блекло на фоне этой квартиры. В углу стоял трехдверный шкаф в стиле необарокко, на средней дверце – вырезанный по дереву барельеф трех граций ручной работы, за двумя стеклянными дверцами – дорогой фарфор. На передней грани письменного стола, входившего в гарнитур, виднелось резное изображение крепости. «Наверное, Шюмег», – подумал Гордон. За столом – стул, похожий на трон, на персидском ковре – глубокие, мягкие кресла, круглый стол на львиных ножках. На стенах, как ни странно, висели картины и графика современных художников, на окне – тяжелая брокатель, перед ней стояла софа, на которую и уселся Чули. Несмотря на ранний час, на нем был костюм с иголочки и начищенные до блеска ботинки. Гордон не мог понять: Чули то ли так рано встал, то ли вовсе не ложился. Гордону еще не приходилось встречаться с главой шайки, он только слышал, что тот похож на Сакалла Сёке. ^{[11] [12]}

Гордон на минуту застыл в дверях как вкопанный. На софе сидел сам Сакалл Сёке – известный комический актер. Такого, конечно, быть не могло, Гордон не верил своим глазам. Точно такая же фигура, такие же светлые волосы, такой же двойной подбородок, такая же чувственная улыбка – все как в фильмах, которые репортер смотрел, только очки другие. Вместо круглых очков в черепаховой оправе, как у Сакалла, у Чули были прямоугольные очки в проволочной оправе, которые полностью меняли его улыбку. Делали взгляд холодным, расчетливым. В глазах мужчины читалась угроза.