Вкус пепла - Станислав Рем Страница 12

– Минут… – вскоре послышался недовольный голос матроса. Он никак не мог воспринять слова Озеровского, – пять… Нет, четыре. Пять, если, конечно, пришлось заводить мотор.

– Именно. Берем показания Шматко. – Аристарх Викентьевич с разрешения Бокия взял со стола протоколы допросов чекистов. Глянул в них, нашел искомое. – «Мы выбежали на улицу, сели в авто, завели двигатель…»

Глеб Иванович тоже посмотрел в текст.

– Да, действительно, они заводили двигатель.

– А это с минуту, – тут же уточнил Доронин, – знаю я, как Пантелей заводит: раз двадцать ручку прокрутит. Техник из него еще тот.

– Итого пять минут, – тихо проговорил Озеровский, внимательно наблюдая за Бокием. – Отнимаем от них две, что понадобились убийце на исчезновение с Дворцовой площади. Остается чистых три минуты. Три! За такое время Канегиссер мог преспокойно исчезнуть в проходных дворах. Однако он, вне всякой логики, сломя голову несется по пустой Миллионной, никуда не сворачивая.

– Паника, – предположил Глеб Иванович.

– Сомнительно. На допросе преступник вел себя совершенно уравновешенно. Что, кстати, тоже само по себе странно.

– А если велосипед сломался? – высказал предположение матрос. – Все-таки какая-никакая техника.

– Но ведь до семнадцатого дома он доехал, – парировал Озеровский, – и потом… мне не дают покоя два вопроса. Первый: почему убийца оставил велосипед на улице? – Бокий с Дорониным переглянулись, одновременно вспомнив недавний разговор. – Ведь Канегиссер довольно серьезно рисковал тем, что мог после совершения убийства не обнаружить его. Тогда бы господина студента схватили на месте преступления. Однако Канегиссер рискует, оставляет единственное транспортное средство, которое может его спасти от преследования, без охраны, у входа в помещение. А потому возникает еще один неприятный вопрос: а что, если некто из тех, кто находился на площади, следил за тем, чтобы велосипед никто не тронул? – данное предположение Озеровский сделал робко, глядя исподлобья на Бокия.

– Кто мог следить? – отмахнулся матрос. – Да никто. Охраны-то у входа не было вплоть до убийства.

– Не совсем так, – после секундной паузы, отозвался Глеб Иванович. – А что делал твой знакомый Пантелей? И где были до убийства Шматко и Фролов?

– Точно, – Доронин потер рукой крепкую шею. Ну и денек… – сидели в машине. Неужели они? Того…

В кабинете повисла тишина. Никто не хотел первым ее прервать.

Ответ на непроизнесенный вопрос знали все присутствующие. Действительно, велосипед стоял рядом с авто ЧК вплоть до совершения преступления.

– Нет, не может быть, – с силой тряхнул головой Доронин, – нет, Глеб Иванович, не верю.

– И еще… – на этот раз после слов начальства более уверенно заговорил Аристарх Викентьевич. – Я не успел доложить, – Озеровский вернул протоколы на стол. – Обратите внимание. На задержанном во время ареста было надето пальто, которое он снял с вешалки в случайной, как он утверждает, квартире. – Следователь переплел пальцы рук, с силой сжал их. Раздался резкий, неприятный хруст. Глеб Иванович поморщился. – И тут снова сами собой напрашиваются вопросы. В какой квартире убийца оделся? Почему смог войти в данное помещение? Почему в наше тревожное время, когда, как нам с вами хорошо известно, в городе грабят и средь бела дня, двери той квартиры оказались открыты? Или их кто-то открыл? Почему, вместо того чтобы просто покинуть дом-ловушку через окно, а оттуда уйти по крыше, студент устраивает маскарад с переодеванием и выбегает на лестничную площадку, где его уже ждут? И, наконец, последний момент. Я был в парадном семнадцатого дома. Освещение в подъезде полностью отсутствует. Полумрак. Встает вопрос…

И тут Аристарх Викентьевич замолчал.

– Какой? – с некоторым раздражением нетерпеливо проговорил Доронин.

– Простой, Демьян Федорович, – вместо Озеровского отозвался Бокий. – И звучит он так: как могли товарищи чекисты в полумраке, с расстояния лестничного пролета, распознать в неизвестной им фигуре в пальто убийцу Урицкого, если учесть тот факт, что до сего времени они видели убийцу только со спины и в куртке? А после прозвучали выстрелы. Так, Аристарх Викентьевич?

– Совершенно верно, – кивнул головой Озеровский.

– Это что ж выходит? – Доронин посмотрел на старика, перевел взгляд на Бокия. – Фролов… Шматко? Да нет, Глеб Иванович, не может такого быть…

– Может или нет, узнаем позже, – тихо, но жестко ответил Бокий, – а с данной минуты любые соображения, которые появились или появятся по ходу расследования, должны оставаться только и исключительно в нашем узком кругу. Всем все понятно?

– А как же… – Матрос хотел было напомнить про распоряжение Яковлевой, однако Глеб Иванович его вопрос предупредил:

– Никак. Вы получали письменный приказ о закрытии дела? Нет? По-моему, все ясно как божий день. Теперь слушайте внимательно. Далее действовать будем следующим образом. Канегиссер находится в камере, общение с ним запрещено. – Глеб Иванович никак не отреагировал на удивленное вскидывание бровей старого следователя. – Но выведать у него, что стало истинной причиной покушения и были ли у него сообщники, просто необходимо. Этим займусь лично я. Теперь, Аристарх Викентьевич, хочу, чтобы вы сегодня соприсутствовали на допросе членов семьи Канегиссера.

Озеровский облизнул пересохшие губы.

– Простите, Глеб Иванович, но, как мне кажется, я не имею права далее принимать участие в ходе расследования. Если позволите, поясню. Я всегда занимался только уголовным сыском. Простите, «блатными». И когда пришел на службу к новой власти, то есть к вам, мне сразу поставили условие, которое для меня понятно и приемлемо: что я и впредь буду заниматься исключительно уголовными преступлениями. Однако здесь явная политическая составная. Не берусь судить, какова она, но сие дело не для меня. Однозначно.

– Поздно, Аристарх Викентьевич. К сожалению, – Бокий говорил тихо, внятно, четко, – вы уже в деле. И прекрасно об этом знаете. Мы только что о вас говорили с товарищем Дорониным и пришли к единому мнению. Выводить вас из расследования после того, с чем вы ознакомились, нет никакого смысла. Признаюсь, мне неприятно осознавать, что человек, который долгое время стоял по ту сторону баррикад, будет копаться, простите за грубость, в нашем грязном белье. Но такова жизнь. Мы тоже люди. Большевики, революционеры, чекисты – люди. Такие, как все. Две руки, две ноги, голова… И в нашей среде имеется всякая тварь, которая мечтает только о собственной наживе. Имеются подонки, временно примкнувшие к чистому, светлому делу революции. Не сомневаюсь, имеются среди нас и враги, затесавшиеся в наши ряды с целью подорвать дело революции изнутри. Не исключаю, что кое-кто из них смог проникнуть как в руководство Петросовета, так и в ПетроЧК. Да-да, и к нам. Вот их-то и следует выявить! И как можно скорее! – Кулак Бокия с силой опустился на столешницу. – И наказать от имени народа! Если кто из чекистов имел отношение к убийству товарища Урицкого, должен быть осужден. И расстрелян! А посему, Аристарх Викентьевич, повторюсь: не вижу смысла выводить вас из хода расследования. Мало того, приказываю именно вам присутствовать при допросе родных убийцы. Всей семьи. Меня интересует все! Партийная принадлежность, круг знакомств, интересы. Чем занимался убийца в последнее время? О чем говорил? Кого приводил в родительский дом? Чем интересовался? О чем вел беседы? Словом, все, что смогло бы пролить свет на причины покушения на товарища Урицкого. И второе, Аристарх Викентьевич. Вы человек опытный. Наблюдательный. А потому, исходя из вышесказанного, попрошу вас о следующем. Проследите за тем, как поведут себя наши чекисты во время допроса. Особенно меня интересует товарищ Геллер. Если не ошибаюсь, именно он помогал в первом и единственном допросе Канегиссера коменданту Шатову? Вот на него и обратите пристальное внимание. Вопросы имеются?