Прощальная весна - Александр Аде Страница 12

Пока размышляю об этом удивительном сходстве, Болонский легонько касается облико морале теперешней молодежи. Вывод его неутешителен: да, нравственность сегодня опустилась ниже плинтуса.

После чего заявляет проникновенно:

– Сегодня правящий класс несчастной России – это элита грязных денег. Наворовал миллион баксов – и ты дворянин. А украл миллиард – аристократ. Жадный, неразборчивый в средствах плебс поднялся к вершинам власти. Вот что я вам скажу. Необходимо возродить институт исконного, потомственного дворянства. Аристократию по крови, по генетическому коду, которая станет образцом для подражания. Потому что народу требуется наглядный пример благородства, беззаветного служения отчизне, готовности умереть за родину, если потребуется. А это в избытке имеется у истинных дворян!

И в его ястребиных глазах, сверлящих меня из самой глубины глазниц, вспыхивает что-то вроде восторга…

Ничего дельного я от него так и не услыхал. Промучившись еще минут пяток, отчаливаю и уплываю восвояси по мутному морю его пустопорожних слов, гребя тростью, как веслом…

Когда задумчиво покачиваюсь в троллейбусе, сидя на первом сиденье и держа тросточку между коленями, трезвонит сотовый.

Со мной сильно хочет поговорить Акулыч.

– Привет, охламон. Прошерстили мы звонки твоей… как бишь ее там?.. самоубивицы. Деваха звонила своей мамане и двум однокашницам.

– И все?

– Был еще один номерок, – как будто неохотно урчит Акулыч. – Кстати, по нему твоя Ника названивала в тот самый день… Ну, ты меня понимашь…

– Номер проверили? – спрашиваю с волнением.

– Это ошибка – думать, что в ментовке одни дураки сидят, – обижается Акулыч. – Умные тоже попадаются. Хоша и не всегда. Вот, к примеру, идешь ты в лес по грибы. И кажется тебе, что кругом одна белогвардейская сволочь, которая офигенно маскируется – то под опят, то под маслят. А то и под самих боровиков. Ан нет…

– Акулыч, кончай выделываться! – взмаливаюсь я.

– Не гоношись. Отвечаю конкретно. Ентот номер принадлежит древней бабка, которая не иначе как с самим Чингисханом одного года рождения. Но шустрая. Ее мобильник в позапрошлом году кудай-то запропастился. Может, посеяла, может, стырил кто – бабулька понятия не имеет. Опера попробовали по ентому номеру позвонить – не отвечает. Да, номерок смутный. Так что…

Акулыч не договаривает, но понятно и так. Он искать человека, который воспользовался потерянным старухой телефоном, не собирается: дело Ники закрыто. И мои попытки выяснить истину положительных эмоций у Акулыча явно не вызывают.

И все-таки он обещает прислать мне списочек Никиных разговоров.

* * *

Странное дело.

Стасик Болонский увиливает от разговора со мной – почему? Презирает? Опасливый? Или рыльце в пушку?

Зато его сынишка не такой бука. Встречаюсь с ним четвертого апреля, в воскресенье.

Напоминаю, зовут его Павлушей, и ему под сорок. Что понравилось: он пригласил меня не в свой кабинет в фирме «Болонский и партнеры», а к себе домой. Более того, зазвал на эту встречу сестрицу Софью. Так что я, прибыв на место ровно в двадцать ноль-ноль, застаю сразу трех нужных мне людей: самого Павлушу, его жену и Софьюшку. Ну и как бесплатное приложение – Павлушину дочурку Машу.

Сидим, пьем чай. Вернее так: я и хозяин дома прихлебываем чаек, жена Павлуши и Софьюшка чинно, по глоточку, пьют из малепусеньких чашечек черный кофе, а несовершеннолетняя Машка надувается пепси-колой.

С этой Машкой – до моего прихода – был связан небольшой скандалец. Ее не хотели впутывать во взрослый разговор, но она заявилась в гостиную, и ни уговорами, ни окриками ее выдворить не смогли.

Павлуша (как его отец, дядя, а также дедушка и прадедушка) – юрист. В семье Болонских – это, оказывается, наследственная профессия. Да, династия юристов Болонских, что там ни толкуй, звучит гордо.

Даже в рабоче-крестьянской эсэсэсерии династии слесарей Клепиковых или клепальщиков Слесаревых почему-то не звучали, хоть ты тресни. А ведь коммунистический агитпроп расхваливал пролетарские семьи во все луженое горло. Зато династии эстрадных певцов или партийно-хозяйственных бонз – звучали! И еще как! А уж теперь кланы юристов, экономистов, чинодралов, банкиров, бизнесменов, режиссеров, попсовых ребят, бандюганов громыхают так, что уши отваливаются. Элита, прах ее побери.

Забыл сказать, Павлуша (кто бы сомневался!) тоже трудится в поте лица в фирме «Болонский и партнеры». То ли младшим партнером, как его родной дядя Витя, то ли младшеньким, не суть важно.

Дом, в котором жительствует Павлушино семейство, крепкой довоенной постройки. Квартира, судя по всему, то ли четырех, то ли аж пятикомнатная, просторная, с высоченными потолками. От нее как будто веет стабильностью царящего здесь уклада. Точно она – несокрушимая скала посреди бурлящего моря. Вокруг гибнут корабли, тонут люди, а эта каменная глыба стоит между небом и водой и не шелохнется.

Мы впятером располагаемся в гостиной, заставленной прочной темной мебелью. Комната деликатно освещена розоватой люстрой с хрустальными висюльками. Кажется, что мы плаваем в разбавленном земляничном сиропе.

– Ну что ж, – обращаюсь я к собравшимся. – Теперь можно пообщаться на заданную тему.

– А я-то думал, вы будете допрашивать нас раздельно, – язвит Павлуша. – И с пристрастием.

Я по-доброму улыбаюсь:

– Ну какие в вашей милейшей семье могут быть друг от друга секреты! И не допрашивать я намерен, а всего лишь расспрашивать. И уж конечно не с пристрастием, а с неподдельным интересом.

Он только иронически хмыкает. А я обвожу взглядом присутствующих, при этом стараясь притушить свой пытливый, как у Великого Сыщика, взгляд и придать ему (взгляду) выражение счастливой детской наивности.

– Как я понимаю, господа, Ника росла у вас на глазах. Мне хотелось бы знать о ней как можно больше – все-таки вам она была не чужой, не так ли? С другой стороны, в отличие от Никиных родителей, которым любовь и горе застилают глаза, вы можете дать ее объективный портрет.

– И что от нас требуется? – вежливо интересуется Павлуша.

Он вольготно раскинулся в кресле, коренастый, плешивый, горбоносый, с глубоко посаженными птичьими глазами, закинув руки на спинку кресла и напоминая орелика на отдыхе.

– Просто говорите все, что вам известно. А я послушаю.

Тут в разговор встревает костлявая Софьюшка, единоутробная сестрица Павлуши. Ее иезуитский голосок источает змеиный яд.

– Согласитесь, ваше предложение несколько странно. Нам нужны хотя бы наводящие вопросы.

Выпрямившись на стуле, она глядит на меня, почти не мигая.

Зоя, жена Павлуши, в разговор не вступает, время от времени предлагает чаю, кофе, крохотную тартинку или ломтик рулета. Из всей нашей компании она одна упитанная и курносенькая. Славная бабешка, женственная, мягкая, домашняя, с пушистыми каштановыми волосами, чуточку вьющимися, как у Анны. Мне кажется, что она – сгусток обволакивающего нас розового света.