Алый шар луны - Анна Данилова Страница 12

Мама рассказывала ей, что она провела в беспамятстве неделю. Не то что она была без сознания, нет. Она лежала с открытыми глазами на кровати и смотрела в потолок. Не реагировала ни на звуки, ни на свет… Пригласили доктора, сначала – терапевта. Мама вынуждена была рассказать ему о перенесенном дочерью стрессе, и вот тогда в доме появился психиатр. Он задавал Наде какие-то вопросы, много, тысячу вопросов, от которых ей почему-то хотелось спрятаться под одеяло, а он все спрашивал, спрашивал; и что-то помечал в своем толстом блокноте, ставил какие-то галочки. Она понимала, что это тест, он просто хочет понять, что с ней произошло и насколько ее состояние безнадежно. Но тест все равно не мог бы измерить всю кровавую глубину ее переживаний, ее душевную смерть. Тело могло дышать, оно требовало немного еды и питья, а вот душа не требовала ничего, кроме покоя. Хотелось забыть Егора, забыть вместе со всем, что было у нее с ним хорошего, забыть, чтобы не было так больно. Но – не забывалось. Надя лежала с открытыми глазами и чувствовала, как слезы вытекают из глаз и катятся почему-то к ушам, в разные стороны… Впитываются в подушку. И так ей становилось неуютно, словно она лежала на мокром постельном белье, которое от слез – хоть выжимай…

– Время все лечит, доченька. Таких паразитов, как твой Егор, полно… Они тракторами проходят по жизни таких вот молодых и наивных девушек, как ты. И Стеллу не проклинай, не надо, ты сама ее помучила, ты же знаешь, ты же все понимаешь… – причитала мама, меняя ей постель или пытаясь напоить ее куриным бульоном. – Со Стеллой он обойдется так же. Это тип мужчины такой… Забудь его! Может, он и любил тебя, но потом что-то с ним произошло… Может, приворожила его Стелла! Это вы раньше подругами были, а когда между вами мужчина встал, все дружеские отношения сразу прекратились, это закон такой. Но ты должна понять, что, кроме мужчин, в жизни есть и другие радости, радость жизни, наконец! Все забудется, говорю же, время все залечит, и раны твои зарубцуются. У меня тоже в жизни были разочарования, я так плакала, что, кажется, должна была ослепнуть… И так рыдала, что разодрала себе горло! И я ничего не замечала, и все вокруг напоминало мне об этом человеке… Но выжила ведь. Другого парня встретила твоего отца, Надя, вышла за него замуж, ты вот родилась, и я обрела настоящее счастье. Да ты и сама прекрасно понимаешь, что жизнь не стоит на месте, что раны затягиваются, новая кожа нарастает, слезы высыхают, все восстанавливается…

Она слушала мать и понимала каждое ее слово, понимала, но не пропускала внутрь себя, словно все это не имело к ней ровно никакого отношения. Да, кто-то, может, и восстановился, но только Надя никогда не найдет в себе силы встать и тем более начать новую жизнь. Да и как жить, если буквально каждая вещь в квартире и каждая улица в городе, где они бывали вместе, будет теперь напоминать ей о Егоре? Или о Стелле? А если еще она будет встречать эту парочку – нос к носу? Что ей тогда делать? Притвориться, что она их не замечает? Но ведь это же невозможно! Она готова броситься к Стелле и впиться ногтями в ее розовое гладкое лицо… Да, вот что – именно ненависть сможет придать ей сил. Войди сейчас Стелла в ее комнату, разве не подскочит Надя с постели, разве не сорвется она со своих влажных от слез простыней, чтобы броситься на предательницу с кулаками? Нет, лучше всего нож. Надо положить нож под подушку и ждать, когда она появится… А она может! Выкатит свои огромные бесстыдные глазищи и скажет, что пришла проведать болящую… И вот тут-то Надя и бросится на нее с ножом, и всадит его прямо ей в грудь, в сердце, а потом – в шею, чтобы проколоть сонную артерию, чтобы кровь била фонтаном, чтобы она, теплая и густая, залило лицо Нади, чтобы она почувствовала, как силы Стеллы перетекают в нее…

Она казнила ее в своих мыслях много раз, и каждый раз казнь была изощренной, жестокой.

А однажды утром Надя вдруг захотела есть. Она попросила маму сварить ей манную молочную кашу.

– Ма, и положи побольше сахару. И масло.

Глядя, как плавится в середине манного поля слиток желтого, почти золотого масла, она ощутила сильнейший голод. Она ела кашу, обжигаясь и жадно глотая, макая в сладкую вязкость кусочки мягкой булки. Мама поставила перед ней большую чашку с чаем. Никогда еще такая простая еда не приносила Наде столько удовольствия.

– Слава богу, слава богу… – суетилась вокруг нее мама, раскладывая на постели чистую пижаму и полотенца. – Сейчас пойдем в ванную, я тебя искупаю, мы расчешемся, я приведу тебя в порядок… Господи, как же я рада, что у тебя появился аппетит!

Еще через неделю, в течение которой Надя планировала убийство Стеллы (Егора ей убивать не хотелось, она старалась не думать о нем вообще!), но так ничего и не придумала, она заявила маме, что ей надоело сидеть дома, что она готова выйти на работу.

– Ты уверена, что сможешь продержаться на ногах целый день? – спросила мама.

– Я попробую.

Она мысленно вышла из дома, сделала несколько шагов к своей автобусной остановке, вспомнила путь на работу и вдруг поняла, что в ее жизни чего-то, вернее, кого-то не хватает… Котенок! Сима!

– Ма, а где Сима?

– Я унесла ее к соседям.

– Зачем?

– А ты не понимаешь?

– Понимаю. Но Сима ни в чем не виновата! Я уже привыкла к ней…

– Но ты о ней не спрашивала все это время… Я подумала, что сделала все правильно, – растерялась мама, которая больше всего боялась травмировать дочь.