Русская княжна Мария - Андрей Воронин Страница 12

- Унтер! - привстав в стременах, прокричал ротмистр. - Потрудитесь убирать с дорога этот дурак!

Ехавший в голове колонны унтер-офицер тронул шпорами коня и галопом поскакал вперед, размахивая рукой и крича мужику, чтоб тот очистил дорогу.

Мужик не спеша разогнулся и медленно, с какой-то нехорошей ленцой поглядел на приближающегося верхового, в руке которого уже покачивалась вынутая из-за голенища плетка. Ротмистр крикнул остановить колонну, еще не поняв толком, зачем он это делает, но чутьем бывалого солдата угадав засаду.

В следующий миг мужик одним хищным движением сдернул с воза рогожу, и прямо в лицо остановившейся колонны глянул медный хобот кулеврины. Откуда-то в руке мужика возник тлеющий пальник, кулеврина ахнула железным голосом, окуталась дымом и отскочила назад, сдвинув с места криво стоявший на трех колесах воз. По колонне почти в упор хлестнула картечь, валя коней, сшибая с седел всадников и навылет пробивая стенки возка.

Тут же, словно пушечный выстрел был сигналом, спереди и сзади кортежа качнулись и стали сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее падать на дорогу две огромные вековые ели. Из зарослей по обе стороны дороги ударил нестройный ружейный залп, сбив с седел еще двоих кирасир, а вслед за этим на дорогу с дикими криками посыпались вооруженные топорами и ржавыми саблями, обросшие нечистыми спутанными бородами оборванцы.

В седлах оставалось еще четверо кирасир, один из которых был легко ранен ружейной пулей в руку. Еще один кирасир, невредимый, но выведенный из строя, пытался выбраться из-под придавившей его мертвой лошади. Он свалил подбежавшего к нему с занесенным для удара топором разбойника метким выстрелом из пистолета, а в следующий миг другой оборванец проткнул ему горло вилами.

Пощаженный картечью ротмистр Мюллер, разрядив в нападавших оба пистолета, с лязгом выхватил из ножен палаш и, отбиваясь им от наседавших со всех сторон бандитов, громовым голосом кричал:

- Руби, кирасиры! Не сметь бегать! Руби!

Кирасиры и не думали отступать, тем более, что бежать им было некуда. Запертые со всех четырех сторон, они вертелись на узком, загроможденном возком и трупами людей и лошадей пространстве, стреляя во все стороны и озверело рубя. Нападавшие кружили вокруг них, как голодные одичавшие псы, норовя стащить с седел или покалечить лошадей, подрезав им жилы. Один за другим падали нанятые Кшиштофом Огинским бандиты в дорожную пыль под ударами тяжелых кирасирских палашей, но и кирасирам приходилось несладко. Под одним из них споткнулась лошадь, и несчастный был зарублен топором раньше, чем успел подняться на ноги. Другого сбили с седла и лежачему перерезали горло; третьему воткнули в бок, прямо под кирасу, самодельную пику.

Седоусый ротмистр все еще был жив и почти невредим, если не считать нанесенной топором раны в бедро. По-прежнему крепко держась в седле, он умело и мужественно отбивался от троих наседавших на него разбойников. Эти трое только и уцелели из нанятой Огинским дюжины. Оглашая дорогу длинными немецкими ругательствами, ротмистр мастерски вертел палашом, отбивая удары и нанося ответные. Широкое прямое лезвие мелькало в воздухе, как молния, заставляя бандитов пятиться. Вот упал один, по-собачьи воя и прижав ладони к разрубленной у основания шее; потом другой опрометчиво подставил под удар деревянный черенок вил и был жестоко наказан за свою оплошность. Тяжелый палаш шутя, как соломинку, разрубил дерево и с тупым неприятным звуком опустился на голову негодяя, раскроив ее надвое.

- Ага! - торжествующе взревел ротмистр, тесня лошадью последнего оставшегося в живых бандита. - Майн гот, какая встреча! Ты любить дуэль, русский свинья? Ты хотеть дуэль? Ты ее получать, доннерветтер!

Бледный от страха каторжник, не помышляя более о нападении, спотыкаясь и кое-как отмахиваясь ржавой саблей от порхавшего вокруг кирасирского палаша, пятился к спасительному лесу, шансов добраться до которого у него почти не было. В это время из леса не спеша вышел одетый в дорожное платье и высокие сапоги Огинский. Он вынул из-под плаща пистолет, поднял его на уровень глаз и направил на кирасира.

Ротмистр заметил новую угрозу, но ничего не успел сделать. Дистанция составляла не более восьми шагов. Рука Кшиштофа Огинского не дрожала, и пистолетная пуля ударила ротмистра в лицо, опрокинув его на лошадиный круп. Мертвый кирасир соскользнул с седла и тяжело рухнул в пыль.

Последний оставшийся в живых каторжник бросил саблю и, тяжело дыша и утирая рукавом холодный пот, повернулся к Огинскому.

- Эк вы вовремя, господин хороший, - дрожащим хриплым голосом выговорил он. - Я уж думал, смерть моя пришла.

- Ты верно думал, - сказал ему Огинский, бросая на землю разряженный пистолет и вынимая из-под плаща другой. - Как у вас говорят, не поминай лихом.

Он выстрелил, но каторжник зайцем скакнул в сторону, и пуля прошла мимо, с глухим стуком ударив в возок. Огинский отшвырнул пистолет, обнажил шпагу и бросился вдогонку за убегающим бандитом.

Вбежав шагов на десять в лес, он споткнулся о гнилую корягу и остановился, переводя дух и слушая, как далеко впереди трещит сучьями убегающий каторжник. Охота за этим опасным человеком в дремучем лесу не входила в планы пана Кшиштофа; у него были другие дела.

Он вернулся на место стычки и внимательно огляделся по сторонам. Несколько раненых лошадей, хрипя, бились на земле; один из его людей подавал признаки жизни, тоненько скуля и зажимая руками распоротый ударом палаша живот. Огинский переступил через него, как через бревно, и подошел к возку.

Мертвый возница в пробитой насквозь в трех местах кирасе свешивался с козел. Картечь почти вся пришлась по возку, превратив его в щепы. Один из монахов, что сидели внутри, был убит на месте. Другой еще жил. При виде Огинского, заглянувшего в возок с обнаженной шпагой в руке, он попытался своим телом закрыть пустое сиденье, выдав тем самым место, где было укрыто охраняемое им сокровище. Пан Кшиштоф равнодушно и холодно трижды ударил его шпагой, свалил мертвое тело на дорогу и поднял сиденье.

Отбросив шпагу, он вынул из тайника тяжелый, в золотой парче сверток, откинул угол ткани, взглянул и, удовлетворенно кивнув, положил сверток на сиденье. Дело удалось, и теперь осталась самая малость: доставить драгоценный груз заказчику, невредимым пройдя через русские цепи. Сделать это можно было разными путями, но Огинскому казалось, что он знает наилучший.

Через пять минут одетый в снятую с убитого ротмистра грязную и окровавленную кирасирскую форму Кшиштоф Огинский уже садился на высокого вороного коня. В притороченной к седлу сумке лежала завернутая в золотую парчу чудотворная икона, предназначенная стать украшением коллекции французского императора, а в кармане рейтузов мирно покоился весьма кстати обнаружившийся там кошелек с тысячей рублей золотом.

Окинув поле боя последним презрительным взглядом, Огинский повернул коня на запад и дал ему шпоры.

Таков был кузен Вацлава Огинского Кшиштоф, и таковы были воистину фантастические обстоятельства, которые привели его в усадьбу князя Александра Николаевича Вязмитинова.