Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко Страница 12

Да наплевать на все! Он пойдет как есть!

За дверью с матовым стеклом обнаружилась неизвестная гостиная. В ней стояли диваны с шелковыми подушками, розовыми и блекло-зелеными. От вида этих подушек что-то горько-кислое подкатило из желудка у Феди прямо к горлу.

Он отвернулся от диванов и стал глядеть в пол. Пол сиял треугольничками и ромбами новенького паркета. К нему липли босые Федины ступни. Гостиная — или это был будуар? ведь за очередной дверью снова маячили какие-то диваны и стеклянные столики! — Федю не привлекла, хотя где-то тут мог быть бар. Держась за косяки, он медленно стал бродить по незнакомым, свежеобставленным и потому безликим комнатам. Наконец через полутемный холл, где смутно поблескивала громадная, как автопокрышка, люстра, он добрался до кухни.

Кухня была очень просторная. К Фединому неудовольствию, она тоже была решена в розовых и сливочных тонах. Радовало одно: слоноподобный розовый холодильник, хоть и новый, содержал массу всякой снеди. От вида еды режиссера немедленно замутило. Зато в холодильнике нашлось несколько сувенирных бутылок с водкой.

Федя выбрал себе бутылку и плюхнулся на ближайший из дюжины стульев, что теснились вокруг стола. Нагими ягодицами он ощутил шершавую нежность бархата. Налил себе водки в кефирный бокал, с трудом выпил. Потом он сжевал кусочек жирного бекона и прикрыл глаза, дожидаясь благотворных химических реакций в своем организме.

Когда реакции пошли, дурнота немного отпустила. Начал понемногу работать и трезвеющий мозг режиссера. Странность заточения в безлюдном розовом царстве стала очевидной. Она требовала объяснения.

Память Карасевича восстанавливалась с лихорадочной скоростью, но упорно зависала на вчерашней вечеринке в павильоне. А ведь именно эту чертову вечеринку Феде надо было мысленно реконструировать, чтоб сообразить, где и как он теперь оказался!

Карасевич славился своим образным мышлением. Поэтому он решил напрячься и с закрытыми глазами вообразить все, что было вчера. Разрозненные картинки послушно поплыли под его горячими веками. Вот оно! Так и было! Дрожал и качался в разных направлениях танцующий живот Нади Кутузовой, над собственными остротами одиноко хохотал сценарист Кайк. Толстая Маринка Хохлова подставляла кому-то — не ему ли самому, Феде, очень хмельному тогда? — свои толстые губы для поцелуя. «Стоп! — обрадовался Карасевич. — Может, сейчас я у Маринки? Квартира явно бабская!»

Он на радостях вскочил со стула и распахнул глаза, но память с жестокой ясностью продолжала оживать, опровергая заблуждения. «Нет, у Маринки я раньше уже был и ничего похожего не видел, — вспомнил Федя. — Маринкина квартира сделана в мавританском стиле. А главное, там сидит эта омерзительная толстозадая тварь — ротвейлер, кажется? Да и сама Маринка на ротвейлера похожа. И сзади, и сбоку!»

Федя страшно разобиделся на Маринку за то, что оказался не в ее квартире. Надо было искать другие варианты. Немного окрепнув, режиссер встал с бархатного стула и снова принялся обследовать розовые интерьеры. Нужно было найти хоть какие-нибудь указания на владелицу квартиры, а также поискать телефон и собственную одежду.

Ничего подобного в проклятой квартире не оказалось! Она была новенькая, необжитая. В двух комнатах из пяти даже мебели никакой не стояло! Городской телефон здесь пока тоже не подключили. Шкафы были либо совершенно пустыми, либо запертыми.

Лишь в спальне, в шифоньере, Федя обнаружил немного женской одежды в розовой гамме, женские же трусики и бюстгальтер примерно пятого размера. Разглядев все это, Карасевич сделал вывод: хозяйка квартиры была хоть и пышных форм, но роста небольшого, примерно ему по грудь. В ванной и спальне он нашел кое-что из косметики, причем губная помада и лак для ногтей были сплошь жемчужно-розового либо карминного цвета. Зубья расчески, валявшейся под стулом на кухне, обвивало несколько белокурых волосков.

Федя задумался. Дедуктивным методом он попытался воссоздать образ грудастой малышки с карминными губами, чтобы поискать ее среди своих старых и особенно мимолетных знакомых. То, что у него получилось, изумило. Нет, с Мерилин Монро он никогда не встречался!

Обиднее всего было то, что Федя, обшарив все углы, не нашел не только своей, но и вообще никакой мужской одежды. Нельзя же ему выйти за двери в вечернем платье на косточках, с одной бретелькой! Или в мерзком розовом мини-халатике.

Кстати, куда выйти-то?

Федя присмотрелся к пейзажу за окнами. С высоты, скорее всего, восьмого этажа перед ним открылись неоглядные просторы с березовыми рощицами, затуманенными молодой листвой. Меж берез сверкало кривое зеркало какого-то водоема. «Никак это экологически чистый район Пучково! — догадался Карасевич. — И похоже, я нахожусь в широко разрекламированном элитном комплексе «Золотые дали». Неужели его уже заселяют?»

Федя взял на кухне жостовский поднос с пышными розами, прикрылся им спереди и вышел на балкон. Так и есть, это «Золотые дали»! И тут мало кто пока живет. Квартиры очень дорогие, продаются туго. Во всяком случае, он не увидел ни души на прочих балконах. Внизу не было ни одной машины. Правда, квартира и обширным балконом, и всей дюжиной своих окон выходила не во двор, а на нетронутые живописные окрестности. Западня, и только!

Карасевич вернулся в гостиную, разлегся на диване среди подушек. Их нежный розовый атлас ярко контрастировал с желтизной его измученного тела. На самую большую подушку он возложил ступни и задумчиво шевелил мозолистыми пальцами, торчащими в разные стороны.

«Только без паники! Не нагишом же меня сюда завезли, — размышлял Федя. — Значит, где-то тут лежат мои тряпки. Какая-то поганка вздумала надо мной подшутить. Мои шмотки наверняка заперты в каком-нибудь шкафу. А я вот сейчас возьму и отшучусь — взломаю все ящики, найду одежду и смоюсь».

Он отправился на кухню, выпил еще раз сувенирной водочки. Затем, вооружившись китайским мясным ножом и молоточком для отбивных, набросился на ближайший шкаф. Добротная новая мебель трудно поддавалась взлому. Изувечив пару выдвижных ящиков и посшибав в гневе все женственно изогнутые бронзовые ручки шкафа, Федя раздобыл лишь очередные розовые трусики.

Он долбил уже третий ящик, когда стоявший на шкафу кованый сундук, похоже антикварный, опасно затрясся. Федя на него не смотрел и остервенело дергал нож, засунутый в тесную щель. Между тем сундук ерзал, совался из стороны в сторону и вдруг пал на Федину голову, нездоровую после вчерашнего.

Удар пришелся прямо по темени. Нагой Федя рухнул на холодный сияющий паркет. В его глазах свет брызнул и поплыл медлительными огненными мухами. Затем мухи померкли одна за другой, и осталась лишь тьма.