Первое дело слепого. Проект Ванга - Андрей Воронин Страница 12

– Не знаю, не пробовал, – равнодушно ответил хозяин. – Как-то всё руки не доходили… Могу, наверное. Это ведь все равно что забивать микроскопом гвозди – кому это надо?

– Это следует понимать так, что ваша практика приносит доход, несоизмеримый с какими-то выигрышами на скачках или в лотереях?

– Я мог бы сказать, что это не твое дело, но шила в мешке не утаишь, – ответил Грабовский, с циничной полуулыбкой обведя рукой вокруг себя. – Да и к чему? Я не ворую, все мои доходы законны, как дыхание. А что они большие… Ну, вот взять тебя. Ты ведь тоже, прямо скажем, не голодаешь. А почему? А потому, что умеешь хорошо делать свое дело. Скажем, землю копать или двор мести умеют почти все, а вот найти интересный материал и грамотно его подать – на это далеко не каждый профессиональный журналист способен. Чем меньше людей умеют делать то, что делаешь ты, тем больше на тебя спрос, тем выше оплата. Хочешь зарабатывать столько, сколько я, – попробуй делать то же, что и я. Получится – я тебе первый поаплодирую, не получится – извини-подвинься.

– От каждого по способностям, каждому по труду, – пробормотал Максим. – Основной принцип социализма в действии, да?

– Представь себе. – Грабовский вольно откинулся в кресле, положив ногу на ногу. Под темным пиджаком на нем была белая рубашка с распахнутым воротом, полосатый галстук с петлей на конце, как мертвая змея, свисал с подлокотника. – Между прочим, этот принцип всегда действовал, так что эти теоретики марксизма-ленинизма на самом деле не изобрели ничего нового. Выпить хочешь? – спросил он неожиданно.

– Спасибо, я за рулем, – отказался Максим. – Да еще и на работе.

При этом он демонстративно взглянул на часы, но хозяин этого, казалось, не заметил.

– Ну какая это работа? – благодушно отмахнулся он, подаваясь вперед и наполняя граненую, антикварного вида стопку на коротенькой ножке из стоявшего на столе графина. – Вечер, два умных человека встретились, чтобы побеседовать и найти общий язык… Тут бы самое и выпить, а ты – работа, работа… Впрочем, как знаешь. Хочешь считать, что ты на работе, – считай на здоровье. А может, дело не в этом? Может, ты из этих… из идейных? Которые в доме врага не едят и не пьют? А? Может, я тебе враг?

Максим насторожился. О Грабовском ходило множество более или менее фантастических слухов, и один из них гласил, что Борис Григорьевич умеет читать мысли. Нельзя сказать, чтобы Соколовский относил собеседника к числу своих врагов, но и симпатии к нему не испытывал. Он понятия не имел, какими способностями обладает Грабовский на самом деле, но одного у него было не отнять: он мастерски умел делать деньги прямо из воздуха. А если допустить на минуту, что свои фантастические гонорары он все-таки получал не зря, получалось еще хуже: добра в Борисе Грабовском не чувствовалось, а сила без добра – злая сила…

– В общем-то, я за этим и пришел, – сказал Максим. – Чтобы выяснить, друг вы мне или враг.

Экстрасенс полупрезрительно хмыкнул и залпом выпил водку.

– А ты не много на себя берешь, свободная пресса? – поинтересовался он, жуя ломтик лимона. – Не кажется тебе, браток, что ты малость мелковат для того, чтоб быть мне другом, я уже не говорю – врагом?

«Ах ты, сволочь», – подумал Максим.

– Я не совсем точно выразился, – сказал он вслух. – Речь идет, разумеется, не о дружбе или вражде как таковой, а лишь о том, чтобы определить мое к вам отношение. Грубо говоря, разобраться, что такое хорошо и что такое плохо. А по поводу калибра моей персоны, – добавил он, не сумев удержаться, – я вам так скажу. Да, о вас говорят как о действительно крупной фигуре. Ну, так мало ли что о ком говорят? Бывает ведь и так, что в ящике из-под дальнобойных артиллерийских снарядов на поверку оказывается патрон от мелкокалиберной винтовки или пистон от детского пугача… а то и вовсе ничего, кроме кучки мусора да пары-тройки случайных букашек.

– Ха! – неожиданно развеселившись, воскликнул хозяин. – А тебе палец в рот не клади! Верно, верно, ничего не скажешь… Ты ведь не бывал на моих сеансах?

– Бывал, – сказал Максим, уверенный, что Грабовский об этом прекрасно знает.

– И что?

– И ничего. Я, знаете ли, очень неблагодарный материал для гипнотизеров и экстрасенсов, потому что обладаю врожденной устойчивостью к любым видам внушения.

– Так уж и к любым?

– Насколько мне известно, да. Чего только мне не пытались внушить! А какими методами! Вплоть до обработки спины и боков железными палками.

– И не подействовало?

– Как об стенку горох.

– Ай да ты, – с непонятной интонацией произнес Грабовский, снова наполняя свою стопку. – Молодец, ты мне нравишься. Чувствую, мы сработаемся.

– Там видно будет, – расплывчато ответил Максим.

– Это факт, будет. Твое здоровье. – Грабовский выпил, с шумом потянул носом воздух и зажег новую сигарету. – Ладно. Выяснить, говоришь? Давай, выясняй. Какие у тебя ко мне вопросы?

Список вопросов, которые Максим собирался задать этому человеку, был у него готов давным-давно и хранился не только в блокноте, но и в памяти – тренированной памяти опытного газетчика. Первым в этом списке значился вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах интервьюируемый впервые осознал, что обладает не совсем обычными способностями. Максим открыл рот, чтобы его задать и ввести тем самым разговор в прямое русло рутинного интервью, но неожиданно для себя самого вдруг спросил совсем не то, что собирался.

– Скажите, это правда, что вы можете оживлять мертвых?

Произносить этот бред было как-то неловко – язык не поворачивался, и пришлось преодолеть значительное внутреннее сопротивление. Сама постановка вопроса в принципе отрицала наличие интеллекта как минимум у одного из собеседников… а может быть, и у обоих. «Вы умеете оживлять мертвых?» – «О да, мне это раз плюнуть. А вы?» – «Я пока тренируюсь на мышах и лягушках, но что-то плохо получается. Может, заклинание неправильное?» В общем, как пелось в старой песне, «а я видела однажды, как зимой кусты сирени расцвели, как будто в мае»..

– Умею, – как ни в чем не бывало отозвался Грабовский, нимало не удивленный этим вопросом. Казалось, именно этого вопроса он ждал с самого начала и не видел ничего странного ни в оживлении мертвецов, ни в интересе, проявляемом к этой заведомой чепухе таким серьезным журналистом, как Максим Соколовский. – Только не оживлять, а воскрешать. Оживляют в реанимации. А я – воскрешаю.

– Вы это серьезно? – спросил Максим, стараясь не подавать виду, что огорошен только что прозвучавшим заявлением. «Он что, за дурака меня держит?» – пронеслось в голове.

– А мне с тобой шутки шутить некогда, – в своей фирменной хамской манере заявил провидец. – Я человек занятой, у меня дел невпроворот. Да, умею, представь себе. И воскресают, и живут как миленькие. Есть, правда, одна недоработка: память у них отшибает начисто. Ничего не помнят – ни кто они, ни что они, ни как их зовут. Я сейчас как раз над этим работаю, а то родственникам с ними, беспамятными, одна морока. Что такое? Что ты на меня так уставился?