Полнолуние - Карен Робардс Страница 12

Порк Чоп разразился громким лаем, когда автомобиль, шурша по гравию, дал задний ход. Молли сидела, уставившись на знакомые очертания своего ветхого домика и темные силуэты родных, вырисовывающиеся в дверном проеме, пока водитель не вырулил на дорогу. Мгновенное переключение передачи – и вот уже автомобиль мчится вперед. Дом и семья остались позади.

Она наконец осмелилась перевести взгляд на сидевшего рядом мужчину. У него был точеный профиль: высокий лоб, прямой и не слишком большой нос, твердый и без тени улыбки рот, мужественный подбородок. Молли предположила, что искушенная женщина лет тридцати, в жемчугах и норке, сочла бы его красавцем.

Ей же, двадцатичетырехлетней девице, в джинсах и кроссовках, он внушал страх.

Внимание агента было целиком сосредоточено на дороге, узкой и извилистой. Хотя было всего начало восьмого, на землю пала ночь. Луна еще не взошла. Единственным источником света в кромешной тьме были зажженные фары автомобиля. Их яркие лучи прорезали темноту, высвечивая черное блестящее асфальтовое полотно и вековой давности каменный забор, ограждавший тысячеакровую территорию Уайландской фермы. Большой Дом, в котором проживало семейство владельцев, находился в миле от дороги, за широким полем сочной травы. Построенный из белого кирпича, с фасадом в стиле эпохи Ренессанса, огромный двадцатидвухкомнатный особняк вполне мог служить прототипом поместья Тары. Десятикомнатный дом для гостей был миниатюрой Большого Дома, и даже пять конюшен повторяли тот же элегантный архитектурный стиль. Но лучшие времена Уайландской фермы остались в прошлом: расцвет ее пришелся на семидесятые годы – начало восьмидесятых, когда нефтедоллары арабских шейхов подстегнули рост цен на годовалых скакунов, и на ежегодном июльском аукционе в Кинленде они достигали заоблачной восьмизначной отметки. Вскоре арабы вместе с нефтедолларами подались на юг, и ферма, как и весь конный бизнес, начала приходить в упадок. Когда семь лет тому назад Балларды поселились в этой местности, дела на Уайландской ферме уже уверенно шли под гору. Если в середине семидесятых хозяйство насчитывало сорок обученных скакунов, сорок семь кобылиц, пятьдесят восемь жеребят и четверых элитных производителей, теперь стадо было более чем скромным: пятнадцать скакунов, только девять кобылиц, одиннадцать жеребят и один породистый производитель, который, к сожалению, уже порядком состарился. Ветеринарный госпиталь более не функционировал; закрылась и столовая для обслуживающего персонала фермы. В бассейне, некогда оборудованном механизмами для реабилитационного подводного массажа лошадей, теперь не было ни воды, ни оборудования, его дно густо устилали листва и прочий мусор. Конюшня для жеребцов-производителей служила пристанищем для единственного постояльца и одновременно выполняла дополнительную функцию офиса. Остальные конюшни нуждались в ремонте и покраске. Стильные купола, украшавшие их, больше не сияли ярким изумрудом – фирменным цветом Уайландской фермы. Время и запустение окрасили их в тускло-зеленый. Домик Молли и все другие строения, разбросанные в округе, когда-то тоже выделялись ярким сочетанием белого и изумрудно-зеленого. Теперь же белая краска облупилась и свисала длинными лохмотьями, так что домики уже не казались белоснежными.

Но, несмотря на происки фортуны, имя Уайландской фермы еще звучало и, более того, хранило некий магический оттенок. «Пырейный штат» Кентукки, нахально оккупировавший самый центр патриархального Юга, оставался краем лошадей, оазисом феодальных поместий и не менее консервативных нравов. Население штата нельзя было назвать многочисленным, и составляли его в основном коренные жители. Они жили в этой унылой саванне, потому что до них здесь жили их деды и прадеды. Крупные коннозаводчики, владельцы огромных поместий, были, разумеется, богаты, как им и положено, и богатство их прирастало из поколения в поколение. Однако большинство существовало лишь для того, чтобы служить интересам и нуждам землевладельцев, которые фактически были хозяевами штата и его правителями.

«Хмельное» джентри – иронично прозванное так не слишком большими почитателями кислой винной браги, производство которой наряду с коннозаводством было визитной карточкой края, – не уступало в своем аристократизме титулованным лордам и леди Англии. В самом деле, британская королева Елизавета Вторая частенько навещала эти места и, как говорили, чувствовала себя как дома в обществе местной знати. В период расцвета «Пырейного штата» кинозвезды, магнаты, миллиардеры иностранного происхождения устремились в эти края в надежде приобрести аристократический лоск, налет родовитости, с тем чтобы со временем перейти из разряда нуворишей в категорию «голубой крови». Однако ласковое южное гостеприимство и томное произношение, которыми встретили пришельцев, оказались обманчивыми. «Пырейный штат» оценивал своих жителей по тому же признаку, что и лошадей: по родословной. Внешнее радушие старожилов скрывало жесткий холодный расчет и презрение, которыми местный истеблишмент удостаивал тех, кто не дотягивал до планки.