Милые семейные разборки - Марина Серова Страница 12

После поклонов и рукопожатий слово перехватил режиссер и стал рассказывать Людвигу о театре. Переводчица, стоявшая за плечом белокурого немца, честно исполняла свою работу, дословно воспроизводя каждую фразу.

Но и Людвиг оказался «замаскированным», как те персонажи, которые уже привлекли мое внимание. После одной удачной шутки, которую отпустил режиссер, немец чуть было не рассмеялся, хотя переводчица проговорила эту фразу по-немецки, дождавшись окончания еще одного предложения. Тут уже Людвиг позволил себе расхохотаться.

Вот, значит, как?

Даю голову на отсечение, что Людвиг понимал по-русски. Но предпочитал делать вид, что его запас ограничивается словами «здравствуйте» и «спасибо». Наверное, такой ход давал ему возможность узнавать, о чем говорят вокруг — а говорили и о нем тоже, — и сравнивать обращенную к нему речь с реальным положением дел.

В тот момент, когда режиссер распинался о декорациях к «Макбету», Нина наклонилась к Генриху и чуть слышно прошептала ему на ухо:

— Мне страшно.

— Вот как? — с улыбкой ответил Генрих. Эта фраза могла относиться как к вежливой реплике, обращенной к режиссеру, так и к Нине.

— Я кое-что узнала и теперь не могу спокойно спать, — еще тише проговорила Петровская. — Я ожидала чего угодно, только не этого.

— Мы обязательно это обсудим, — широко, по-американски улыбнувшись, сказал Генрих.

Окружающие, конечно, подумали, что эта фраза тоже обращена к режиссеру, который мимоходом пожаловался на устаревшее освещение — ведь постановку «Макбета» так украсят световые эффекты!

Народ, однако, уже начинал проявлять нетерпение. Время подходило к четырем — часу икс, если верить звонившему незнакомцу.

Уже распорядители бегали докладывать Регине о том, что все готово, уже публика начала мало-помалу сдвигаться к дверям, и, наконец, Генрих пригласил всех пройти в зал. Заиграла негромкая музыка, и гости не торопясь стали выходить в коридор и двигаться по направлению к главному месту проведения торжества.

Петровская несколько замешкалась, и ее бывший супруг снова оказался рядом с актрисой.

— Вот, теперь ты сама все понимаешь, — донеслись до меня его слова, — тебе сейчас даже хуже, чем мне. Только не делай глупостей.

И Нина печально улыбнулась ему в ответ, отрицательно покачав головой — то ли соглашаясь с Петровским, то ли отказываясь послушаться его совета.

Генрих Штайнер подождал, пока гости пройдут в зал, и вместе дочерью — а значит, и со мной, замкнул шествие приглашенных.

Конференц-зал теперь был полон не только цветов, но и игрушек. Сотни мягких детских любимцев были расставлены как попало, отчего их казалось еще больше. Слоники выглядывали из корзин с тюльпанами, на люстре примостилось целое семейство обезьян, по углам таились тигры и крокодилы. Огромный медведь сидел в центре зала, а из-под столиков с закусками выглядывали черепашки.

Дальнейшие полчаса были самыми скучными во всем этом мероприятии.

Сначала слово взял консул, потом его сменил чиновник из отдела по внешним сношениям, за ним несколько теплых слов произнес Людвиг, и сам Штайнер завершил официальную часть церемонии.

Затем началось обычное на таких приемах суетливое общение плюс гастрономические удовольствия. И так все должно было продолжаться еще часа полтора. Честно говоря, никогда не понимала, какой кайф можно словить с этого, но раз так заведено — ничего не поделаешь.

А время между тем уже перевалило за четыре, и настенные часы в виде стилизованного фигурного замка с башенками пробили половину пятого — сначала ударил негромкий гонг, а потом на корпусе приоткрылась дверца и по диаметру циферблата проехала маленькая фигурка в капюшоне с косой в руке. Когда же пробил следующий час, то аллегория смерти сделала пять оборотов.

Джуля, казалось, забыла о причине моего пребывания на приеме и весело щебетала, обрадованная таким количеством игрушек на единицу площади.

— А вон того крокодила я сама придумала. Ну, не совсем сама, но подсказала, что хвостик у него должен чуть загибаться в сторону, — тараторила девочка, демонстрируя мне зубастое чудовище. — А еще папа хочет запустить новую серию экзотических птиц. Первые образцы должны были появиться уже в этом квартале, но возникли какие-то заморочки то ли с макетами, то ли с окраской…

— «Заморочки» — это слово не из твоего лексикона, Джуля, — строго поправила я ее.

— Ах да, Евгения Максимовна, прошу прощения, — подыграла мне Джуля. — Я хотела сказать — проблемы или заминки. Юсеф, как ты думаешь, скоро папа сделает новых птичек?

Подошедший к нам охранник хитро улыбнулся и ответил девочке:

— Думаю, что очень скоро.

Юсеф выглядел как старый сторожевой пес — столь же любимый хозяевами дома, сколь и потерявший былой задор. Казалось, что передо мной стоит не работник службы безопасности, а ключник или постельничий в поместье знатного феодала.

— Генрих Оттович, — Юсеф подошел к Штайнеру и протянул ему сложенный пополам лист бумаги. — Это то, что вы просили…

— Угу, — радостно буркнул Штайнер, положил бумагу во внутренний карман своего пиджака и довольно погладил его снаружи.

Генрих весело, с каким-то ребяческим озорством поглядел на Юсефа, потом на Джулю, подмигнул ей и, улыбнувшись, произнес:

— Ну, вот, кажется, и все. Знаешь, сейчас я хочу собрать всех в кабинете. Есть одно сообщение, которое я хочу огласить в узком кругу.

— Папа, — решительно сказала Джуля, — сегодня я весь день рядом с Евгенией Максимовной. Можешь считать, что у меня контрольная работа.

— А я разве возражаю? — пожал плечами Генрих Штайнер. — Евгения Максимовна нам нисколько не помешает. Так что никаких проблем.

Затем он попросил нас никуда не уходить, совершил круг по залу и вернулся, прихватив с собой Регину, Нину Петровскую с дочерью и Людвига с переводчицей. Все они выглядели заинтригованными.

— Пройдемте ко мне на минуточку, — предложил Генрих таинственным шепотом.

И указал на дверь, ведущую из конференц-зала в сторону, противоположную коридору.

— А там что? — тихо спросила я у Джули. — Еще какие-то помещения?

— Папин кабинет, — ответила мне девочка. — Его личная комната, а директорская приемная — в начале коридора, возле холла.

Мы прошли к двери и на время покинули гостей.

Кабинет оказался довольно просторным помещением с хорошей вентиляцией и железными шторами на окнах. Я обратила внимание на то, что дверь была не заперта, и Генрих лишь повернул круглую ручку, чтобы ее распахнуть. Штайнер не сразу зажег свет, и, когда я ступила на порог и дверь за нами закрылась, мне показалось, что потолок усеян крошечными лампочками.

— Помнишь, Нина, как ты смеялась, когда первый раз увидела это? — спросил стоящий за моей спиной Генрих, немного помедлив перед тем, как зажигать свет. — Казалось бы — такая малость, да? Фианитовая крошка, а как впечатляет, не правда ли?