Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев Страница 12

— Даже ездила. Представь, твой дружок тоже уверяет, что увидел тебя в ресторане впервые. Знаешь, как это называется? Фрагмент преступного сговора.

— Да черт с ним. Чего о нем говорить. Не помер — и ладно. А то бы меня совесть мучила. Как он, кстати?

— Не помер, — подтвердила Елена Павловна. — Но до выздоровления далеко. Еле языком ворочает. Ты его раньше не знал, но до этого вы вместе воевали в Чечне. Забавное совпадение, да?

— Всякое бывает… Поехали, что ли? Тут как-то стоять неприятно.

Елена Павловна затушила сигарету, включила зажигание. Машину она водила мастерски, без всякого напряга, часто свойственного женщинам-водилам. По дороге вели светскую беседу. Никита расспрашивал даму о ее житье-бытье, Елена Павловна не очень охотно, но отвечала. Выяснилось, что муж у нее работает в мэрии, у нее двое детей, мальчик и девочка. Мальчик в этом году поступил в университет на юридический.

— Мне сорок один год, Никита. Так что про глупости забудь.

— Это ничего, — сказал он, — я тоже не так молод, как выгляжу… Значит, ты из богатеньких?

— Можно сказать и так… Никита, тебе нужен хороший адвокат. Могу порекомендовать.

— К сожалению, такие дела, как мое, до суда не доходят. Сама прекрасно знаешь. Их решают иначе.

— Остается побег?

— Выбора нет, Елена Павловна. Они в Москве хозяева. Придется отлучиться.

— И куда собираешься? Уж не на Кавказ ли?

— Скорее всего, в Европу. Типа Чехии или Венгрии. Там у меня есть каналы. Или в Финляндию. Еще не решил.

Сейчас водил ее за нос, еще в тюрьме он все четко продумал. Европа в его планы не входила.

— Когда же решишь?

— К завтрашнему утру. Не волнуйтесь, Елена Павловна, вас не подведу. По той простой причине, что не хочу расставаться.

Буркнула что-то невразумительное, покосилась на него ярким глазом. Проезжали Тверскую. Зажглось электричество, и город засиял, как наряженная рождественская елка. Елена Павловна сунула в рот очередную сигарету, Никита услужливо щелкнул зажигалкой:

— Много куришь, Лена. Тоже перешел наконец на «ты».

— Да, особенно когда нервничаю.

— Надеюсь, не из-за меня?

— Что-то я в последнее время все делаю не так. Все наперекосяк. И на душе как-то мерзко… Никита?

— Да, Лена?

— Не думай обо мне плохо. Я искренне хочу помочь. На деньги мне наплевать.

— Я все понимаю, — утешил Никита. — Ты не могла выпустить меня бесплатно. А там меня точно добили бы. Ты моя спасительница, Лена, я твой раб.

— Не говори так, пожалуйста. — Дернулась за баранкой, будто ее укололи.

Припарковались напротив дома, где Мика снимал квартиру в девятиэтажке, выходящей окнами на шоссе.

Квартира была такая, что Мика платил за нее пятьдесят долларов при средней цене на подобное жилье в сто пятьдесят.

— Поднимешься со мной? — спросил Никита. — Кофейку выпьем.

Елена Павловна потянулась за сигаретами, но он забрал пачку.

— Там и покуришь.

Она смотрела на него с таким выражением, с каким командир смотрит на солдата, вышедшего за рамки устава. Вздохнула:

— Ладно, пойдем.

В узком лифте стояли почти в обнимку, и он болезненно ощутил жар ее тела и запах духов. Загудело плечо.

В квартире, когда вошли, обдало нежилым духом. Никита зажег свет в прихожей, на кухне и в комнате. Холодильник не совсем пустой, там лежали три банки тушенки (ах, эти армейские привычки), разносолы в стеклянной таре, батон хлеба в полиэтиленовом пакете и стояла початая бутылка водки.

— Займись кофе, Лена. Я сейчас…

На антресолях в куче барахла раскопал две пачки банкнот по пять тысяч в каждой. Тут же Мика, безумец, хранил новенький, еще в заводской смазке «Магнум-100» и десантный тесак в кожаном чехле. Почему-то впервые Никите пришло в голову, как они с Валенком неосторожны. Квартиру сдавала пожилая бабка, похоже, сильно пьющая, сама жила у сына на Беговой. Туда Мика отвозил ей квартплату. Но у нее, разумеется, были свои ключи, и она в любой момент в отсутствие Мики могла нагрянуть с ревизией. Что она сделает, если обнаружит оружие и деньги? А действительно, что? В милицию не донесет, себе не возьмет — побоится. Разве что отношение к Мике станет более уважительным. Бандит, блин. Центровой защитник демократии и прав человека. Не хрен собачий.

Никита отсчитал тридцать стодолларовых купюр, прибрался, засунув пушки и деньги подальше, и вернулся на кухню. Чайник закипал, стол накрыт для фуршета. Посередине, как царица бала, бутылка водки. Елена Павловна дымила, стряхивая пепел в пустую консервную банку. Плащ сняла, осталась в шерстяном свитере и длинной, плотно облегающей темно-синей юбке. Никита подумал: точка. Всякому терпению есть предел.

— Выпить хочешь? — спросил.

— А ты?

— Почему бы и нет… Сейчас, подожди…

Достал из холодильника банку маринованных огурцов и банку тушенки. Откупорил то и другое. Нарезал батон заплесневелого хлеба.

— Заодно поужинаем, да?

— Почему бы и нет, — передразнила она.

Было что-то чрезвычайно трогательное, интимное в этой неожиданной трапезе. Как водится, огурцы, тушенка и водка их сблизили. Никита шутил, женщина смеялась. Когда смеялась, обнажались перламутровые зубы и розоватый краешек десны. У нее не было возраста, и она знала, зачем поднялась с ним в эту квартиру. Никита больше в этом не сомневался. Желание томило его, как приступ лихорадки. От нескольких рюмок он не опьянел, но перестал чувствовать зуд в плече.

— Ах да, — спохватился, полез в карман и положил на стол деньги. — Возьми, а то как бы не забыть.

Елена Павловна спрятала пачку в сумочку, при этом не сводила с него испытующего взгляда.

— Чертовщина какая-то, — сказал он. — Мне так хорошо с тобой, как давно ни с кем не было. Век бы не расставался.

Женщина зябко передернула плечами:

— Никита, ты не смеешься надо мной?

Он молча поднялся, взял ее за руку и отвел в комнату, где гордо возвышалась покрытая коричневым пледом кровать Мики. Елена Павловна шла покорно, как дрессированная собачка. Если есть волшебство в этом мире, то сейчас оно бродило в крови у обоих.

Начал не спеша ее раздевать. Стянул через голову свитер, и Елена Павловна подняла руки, чтобы ему было удобнее. Расстегнул пояс на юбке и распустил «молнию» сбоку, юбка скользнула на пол, и она переступила через нее, как через сброшенную чешую. Осторожно обняв, щелкнул пластиковым зажимом лифчика, и освобожденные золотистые груди вызвали у него головокружение. Словно в забытьи прикоснулся губами к напряженному, невинно-розовому соску. Ему показалось, Елену Павловну слегка знобит. Она стояла, безвольно свесив руки. Ни звука, ни словечка не обронила. Никита присел на краешек кровати и аккуратно, чтобы не потревожить ее покой, прошуршал колготами и трусиками по длинным, упругим, загорелым ногам. Чуть не уткнулся носом в пушистый, игривый треугольник. Обняв за талию, положил ее рядом с собой. Женщина улыбалась. На лице застыла гримаска абсолютного безумия.