Седьмая пещера Кумрана - Грэйм Дэвидсон Страница 12

Мириам не шутила.

Рубен рискнул ответить на ее невысказанную мысль:

— Спасибо. Приятно знать, что кому-то не все равно.

— Извините, другого шанса у вас не будет, — увильнула Мириам. — Из-за вас начальство уже занялось системой безопасности. Правда, они долго хохотали над вашим будильником, и обрадовались, когда я рассказала о полом каркасе рюкзаков. Раньше никто о нем всерьез не задумывался.

Ни он, ни она не смогли бы объяснить, что между ними происходит. И все же каждый интуитивно осознавал, что они поднялись над религиозными и культурными барьерами, над высокопарным притворством. Их интонации и горящие глаза — зеркала души — говорили о нежности, симпатии и уважении.

Мириам признала, что поменялась с кем-то сменами в надежде снова увидеть Рубена до отлета.

На смех парочки обернулся охранник. Увидел, что они сидят рядом, соприкасаясь коленями. Девушка накручивала на палец прядь коротких волос, чисто выбритый парень снял очки в толстой оправе и протирал их. Они смотрели друг на друга и, казалось, не замечали ничего вокруг.

«Вот черт, — подумал охранник. — А я хотел к ней подкатить».

— Как вам Израиль? — спросила Мириам.

— По-моему, некоторые израильтяне относятся к неевреям как к людям второго сорта. Будто считают себя элитой богоизбранных. Из всех стран только здесь я чувствовал себя ничтожеством. А как ваши друзья из армии и полиции обращаются с палестинцами! Словно завоеватели, чья цель — подавить… Извините за резкость.

Мириам отвела взгляд, прежде чем ответить. Но когда она заговорила, в ее глазах сверкало пламя иного рода.

— Нет. Вы правы. Многие туристы поражаются, приехав сюда. Когда-то мы были побитыми собаками. Теперь на нашем месте палестинцы, а люди жалеют побитых собак. В газетах об этом много пишут. Бывшие узники концлагерей считают, что мы ведем себя как нацисты. Но это не так. Мы ведем себя как евреи, которые сражались в Варшавском гетто. Мы воюем с террористами и арабскими странами на всех рубежах за свободу и маленькую родину, где могли бы жить по своим обычаям.

— А как насчет палестинских семей, у которых вы отняли дома и земли, хотя потеряли их и покинули восемнадцать столетий назад?

— У арабов земли хватает, а у нас родины не было до образования государства в 1948 году. Здесь наша древняя земля. Свитки Кумрана — наша древнейшая Библия — написаны о еврейском народе. Кое-кто думает, что мы готовимся к пришествию Мессии… Я согласна, нам следует больше заботиться о людях и всеми силами пытаться достичь мира… Жить бок о бок, как добрые соседи… Если нам позволят.

Рубен наступил на горло своим эмоциям. Его интересовала Мириам, а не ее политические взгляды. Он быстро сменил тему:

— Солдат женского пола пускают на фронт?

— Обычно нет. Моя мама добровольцем сражалась за независимость. Отец говорит, мужчины теряли разум и жестоко мстили, если в бою ранили их женщин, — ответила Мириам.

Еще она поделилась своим намерением изучить археологию и поступить на работу в Еврейский университет и Израильский департамент древностей и музеев.

Рубен с удовольствием слушал бы, как она читает прогноз погоды за прошлый год. Мириам околдовала его.

— А вы? — Огромные глаза лишали Рубена воли. В горле застрял ком. Во рту пересохло. — Чем вы занимаетесь? Вы столько знаете о Кумране. Кто вы? Археолог?

— Нет, я подрывник-неудачник.

Они снова рассмеялись.

Мириам испытывала то же самое из-за Рубена. Она не привыкла за кем-то бегать. Мужчины всегда сами приходили к ней, а она выбирала. Но ей так отчаянно хотелось быть рядом с этим голубоглазым гоем, что она поменялась с коллегой двумя сменами ради несчастных тридцати минут.

— Я очень уважаю археологов, — продолжал Рубен. — Копать ямы в поисках древностей — адский труд. Я как-то просматривал археологические отчеты, все теории и споры, которые могут разгореться вокруг старинных осколков. Иногда археологи опровергают истины, в которые мы верили с детства. Тот же классический рассказ об исходе из Египта через Красное море. При переводе в него вкралась ошибка. Воды не расходились в стороны чудесным образом. На самом деле евреи бежали через Тростниковое море, по болотам и мелким озерам к северу от Суэцкого залива.

— Ого. Интересно. Но вы не сказали, чем занимаетесь.

Времени оставалось все меньше.

— Если настаиваете. У меня степень по философии в университете Доминион в Веллингтоне, в Новой Зеландии. Я получил стипендию в Оксфорде. Изучал теологию, библейскую археологию и древние тексты, только что закончил докторскую по теософии.

— Я потрясена, доктор Рубен. Звучит здорово. Вы защищали диссертацию?

— Конечно. Ну, хоть вас потрясло. Родители написали, что я не настоящий доктор, потому как ничего не смыслю в медицине. Сомневаюсь, что они поняли, как мое исследование второй пролегомены онтологического доказательства существования Бога Ансельма Кентерберийского может навеки изменить ход мировой истории, — вздохнул Рубен.

— Какие недальновидные. Всем известно, как важно знать про легомины. Как насчет первой и третьей? — Мириам умела дразнить, и Рубен с радостью проглотил наживку.

— Вам бы все издеваться. Я о пролегоменах. В переводе с греческого — предварительные рассуждения. Первый аргумент легко опровергнуть. Что и сделали философы Декарт и Кант. Второй аргумент — другое дело. С тех пор как американцы занялись им вплотную несколько лет назад, среди теософов не утихают споры. Некоторые считают аргумент великолепным, другие — абсурдным.

— На что вам все эти знания? — спросила Мириам. — Вы можете принести пользу, остаться здесь и копать ямы вместе со мной. Вдруг нам повезет, и мы найдем что-нибудь ценное — например, шестую книгу Торы.

— Соблазнительно.

— Так почему бы нет? Вы же знаете, нам бы понравилось вместе.

Теперь она его уговаривает.

— Я бы с удовольствием.

Рубен рассмеялся над тем, что хотел сказать на самом деле.

Они посмотрели друг на друга и поняли, что оба признались в страсти. Они трепетали от наслаждения, не отводя взгляда и обмениваясь наивными улыбками. Да и что им оставалось?

— К несчастью, я должен вернуться в Веллингтон, — нарушил молчание Рубен. — Через неделю у меня собеседование в университете Доминион. Я бы очень хотел задержаться, правда — но философу не так просто найти работу. Я не могу взять и отказаться от места. Я так долго его добивался. Мне нравится теософия… Может, вы в Новую Зеландию?

— Если я уйду в самоволку, меня из-под земли достанут.

Снова повисла тишина, и Рубен уставился в окно. Мириам с ним откровенна. Нечего и ему лукавить.

— Я только знаю, что ни к кому еще не относился как к вам. И да — я бы хотел остаться и посмотреть, как мы поладим.