Акведук на миллион - Лев Портной Страница 12

— Вы же помните, притащился этот старый дурень, — прошептала княжна, едва заметно кивнув на Михаила Федотовича.

— Вы сомневаетесь в пользе телесных наказаний? — издевательским тоном поинтересовался фельдмаршал.

— Не люблю, особенно — чужие, — буркнул я Розовой Шали.

И попенял Нарышкиной:

— Да. Но вы велели идти прочь обоим!

Затем ответил графу Каменскому:

— Что вы! После каждой порки я стремлюсь к новым подвигам!

— Вы лукавите, — блеснула глазами Розовая Шаль.

— Чтобы соглядатаи Каменского видели, как вы ушли! — объяснила Нарышкина.

— И много ли подвигов вы совершили? — с сарказмом спросил фельдмаршал.

— Меня забавляют сцены из жизни, — сказал я Розовой Шали.

— Отчего же не предупредили?! — гневно спросил Нарышкину.

— Уверен, главные подвиги еще впереди! — бодро отрапортовал графу Каменскому.

— Должно быть, вы баловень судьбы, — снисходительно промолвила Розовая Шаль.

— Он же стоял за дверью! Я надеялась, вы догадаетесь! — с возмущением прошептала Нарышкина.

— Грудь в крестах, а зад в синяках, — усмехнулся фельдмаршал.

— Грех жаловаться, — сказал я Розовой Шали.

— Простите, ангел мой! Надеюсь, впредь вас не разочарую! — заверил Нарышкину.

Я не успел ответить графу Каменскому: музыка смолкла, и пары застыли друг против друга.

— Судьба и впрямь благосклонна к вам, — промолвила Розовая Шаль.

— Что ж, оставим танцы молодым! — вдруг воскликнул Михаил Федотович, повернулся к соседней паре и сказал кавалеру. — Григорьев, будьте так любезны, извольте принять на себя обязанности распорядителя.

Фельдмаршал взял под руку княжну Нарышкину, и они отошли в сторону. Мария Антоновна взглядом подала мне знак, чтоб я оставался с Розовой Шалью.

— Следующая фигура — «Рыбки»! — объявил новый распорядитель.

— Закидывайте удочку самым последним! — велела Розовая Шаль.

— Как прикажете, — согласился я.

— Так нужно, — безапелляционным тоном заявила барышня.

Я отыскал глазами Марию Антоновну. Фельдмаршал оставил ее, и она разговаривала с Дмитрием Владимировичем Нарышкиным. Сторонний наблюдатель ни за что не подумал бы, что говорит муж с женою. Они выглядели, как два устроителя карнавала, обсуждающие, все ли хорошо или что-то идет не так. Глаза мужа безучастно скользили по декольте. Ревновать Марию Антоновну можно было к кому угодно, только не к законному супругу.

Вдруг я заметил князя Адама. Он рассказывал что-то смешное в кругу офицеров, явно стараясь снискать симпатию у графа Каменского — военный губернатор был в числе слушателей.

— Друзья называются, — процедил я сквозь зубы.

— Вы делаете мне больно! — напряженным голосом произнесла барышня.

Я обнаружил, что сжимаю ручку Розовой Шали. Она обратила на меня черные выразительные глаза, и я вновь вспомнил слова Нарышкиной «Смотрите, не увлекайтесь!». Я несколько смутился, и мой взор остановился на полуоткрытых пухленьких губках. Мелькнула мысль: сделать вид, что не расслышал наказа Марии Антоновны.

Я вздохнул, снова нашел среди разряженных гостей княжну Нарышкину и, мучаясь учащенным сердцебиением, старался любоваться ее изящной шейкой и белоснежными, открытыми для всеобщего обозрения плечами.

— Граф! — Ко мне подошел князь Чарторыйский. — Как твои раны?

— Уже забыл о них, — слукавил я.

— Представишь нас? — Он указал глазами на Розовую Шаль.

Я испугался, что Чарторыйский, узнавший с утра о моем амуре с Нарышкиной, начнет ухаживать за дамой в розовой шали, и сказал:

— Моя избранница неразговорчива.

Князь Адам с удивлением дернул плечами, весело подмигнул мне и заметил:

— Пожалуй, это бесценное качество. Что ж, не буду мешать. Счастливого безмолвия!

Он хотел отойти, но натолкнулся на графа Каменского.

— Вы знакомы? — спросил фельдмаршал князя Адама.

— Ваше сиятельство, это граф Воленский Андрей Васильевич, кавалер ордена Святой Анны первой степени, — ответил тот военному губернатору и добавил: — В минувшем году он оказался в команде сэра Нельсона. С гордостью отмечу, ему обязаны мы тем, что английская эскадра громила Копенгаген, а не российский флот.

— Довольно-довольно, ваше сиятельство. — Я поднял руку.

— Граф скромничает, — сказал князь Чарторыйский. — Друзья прозвали его Воленс-Ноленс. Отчасти из-за фамилии, но в большей степени за то, что наш друг вечно попадает в передряги.

Фельдмаршал рассматривал меня с доброжелательным любопытством, покусывая вытянутые стрункой губы.

— Вот, значит, с кем довелось танцевать, — промолвил он.

Я постарался вложить в ответный взгляд максимум презрения, затем поклонился и, взяв под руку Розовую Шаль, сказал:

— Что ж, ваше сиятельство, вы бросили меня на поле боя.

И мы отправились с Розовой Шалью в другой конец, где участники танца готовились разыгрывать новую фигуру. Передвигаясь по периметру зала, мы поравнялись с кружком во главе с Новосильцевым.

— Как?! И вы здесь? — вскинул брови Николай Николаевич.

— А вы только приметили?! — парировал я. — Здесь же творится история!

— Но как же ваше утреннее недомогание? — спросил он.

— На больной заднице долго не усидишь, — сказал я так, чтобы услышали только мы двое, и, стрельнув глазами на барышню, добавил: — Тем паче что история ждет.

Новосильцев хотел что-то ответить, но мы уже удалились.

— Андрей Васильевич! — услышал я знакомый голос.

Обернулся, увидел Михаила Илларионовича Кутузова и… обомлел — за спиной его в зеркале в полный рост отражалась моя спутница. Ее матовые плечи оказались открыты; золотистый поясок, высоко перехватив муслиновую тунику, подчеркивал пышную грудь и смелое декольте; розовая шаль переместилась на талию и, нарочно натянутая свободной рукой, облегала тело так, что сделались чересчур наглядными волнительные изгибы бедер и ягодиц. Барышня больше походила на Афродиту, выходящую из морской пены, чем на гостью придворного вельможи.

Михаил Илларионович что-то говорил, а что — я не уразумел, все мимо ушей пропустил, лишь последние слова генерала от инфантерии уловил.

— Ну, смотрю, тебе не до меня, старика! Правильно, твое дело молодое! Ты заходи в кадетский корпус. Я частенько бываю там, не могу в поместье усидеть. — Он пожал мне руку и похлопал по плечу.

Сгорая от стыда, я последовал дальше за Розовой Шалью. Я оглядывался с мнимым равнодушием, а про себя сердился на княжну Нарышкину за устроенный розыгрыш. Из-за ее прихоти я неприлично повел себя с Михаилом Илларионовичем, который в бытность мою кадетом руководил Сухопутным кадетским корпусом.