Дрянь погода - Карл Хайасен Страница 12

Августину картина больше напомнила налет «Б-52».

– Для вас это первый ураган? – спросила Бонни.

– Теоретически – нет. – Августин притормозил, объезжая раздувшийся труп коровы прямо на разделительной полосе. – Меня зачали во время «Донны» – так, по крайней мере, говорила матушка. Я дитя урагана. Это было в 1960-м. «Бетси» я почти не помню, мне было всего пять лет. У нас повалило несколько лаймов, но дом устоял.

– Наверное, романтично – быть зачатым в бурю.

– Мать говорит, это вполне естественно – учитывая, каким я стал.

– А каким вы стали?

– Всякое говорят.

Августин пристраивался в ряд машин, медленно двигавшихся по въезду на магистраль, когда его подрезал грязный «форд» с погнутыми номерами Джорджии. Машина была набита работягами – наемные строители ехали сюда уже несколько дней и, судя по всему, беспрестанно пили. Водитель – нечесаный блондин с зеленоватыми зубами – плотоядно зыркнул на Бонни и крикнул какую-то гадость. Одной рукой Августин нашарил на заднем сиденье ружье и, пристроив ствол на окне, выстрелил ампулой с транквилизатором точно в живот хаму. Тот взвизгнул и завалился на колени приятелей.

– Вот манеры, – сказал Августин. Он прибавил газу и столкнул заглохший «форд» с дороги.

Боже мой, что я делаю? – подумала Бонни Лэм.

В полночь Макс Лэм, макака и человек, назвавшийся Сцинком, устроили привал. Макс был признателен похитителю: тот разрешил ему надеть ботинки, ибо несколько часов они в кромешной тьме пробирались по топким болотам и сквозь колючие заросли. Голые ноги саднило от царапин и укусов. Ужасно хотелось есть, но Макс терпел, помня, что одноглазый приберег для него огузок дохлого енота, сваренного к обеду. Уж лучше смерть от голода.

Они подошли к протоке. Сцинк развязал Максу руки, снял шоковый ошейник и велел плыть. Уже на середине Макс заметил, как из меч-травы у берега выскользнул аллигатор. Сцинк приказал не скулить, а прибавить ходу. У него на голове пристроилась совершенно ожившая макака, и он плыл, держа в огромной руке над водой бесценную видеокамеру Макса и пульт управления ошейником.

С трудом выбравшись на берег, Макс взмолился:

– Капитан, нельзя ли передохнуть?

– Ты пиявок раньше видал? Одна очень славная у тебя на щеке.

Когда Макс перестал хлестать себя по лицу, Сцинк опять связал ему руки, надел ошейник и всего опрыскал средством от насекомых.

Макс выдавил хриплое «спасибо».

– Где мы? – спросил он.

– В Эверглейдс, – ответил Сцинк. – Более-менее.

– Вы обещали, что я смогу позвонить жене.

– Скоро.

Они двинулись на запад сквозь заросли пальметто и сосняки, истрепанные бурей. Макака резво скакала впереди, собирая дикие ягоды и почки с деревьев.

– Вы меня убьете? – спросил Макс.

Сцинк остановился.

– Всякий раз, как задашь этот дурацкий вопрос, будешь получать. – Он положил палец на кнопку слабого разряда. – Готов?

Макс сжал губы и, подергиваясь, стоически перенес легкую встряску.

Вскоре они вышли к поселению индейцев-микасуки. К своему удивлению, Макс не заметил в деревне больших разрушений. Он догадался, что скоро рассветет, потому что индейцы не спали и уже готовили еду. Из дверей хижин ребятишки застенчиво разглядывали бледнолицых чужаков: косматого старика со странным глазом и запаршивевшей обезьяной и человека в грязном исподнем и собачьем ошейнике.

Сцинк остановился у деревянного дома и негромко переговорил с пожилым индейцем, после чего тот вынес сотовый телефон. Одноглазый развязал Максу руки и предупредил:

– Только один звонок. Хозяин говорит, батарейка садится.

Макс вдруг понял, что не знает, как связаться с женой, поскольку не представляет, где она сейчас. Он набрал номер их нью-йоркской квартиры и сказал автоответчику:

– Милая, меня похитили…

– Захватили! – перебил Сцинк. – Похищение предполагает выкуп. Не хрен обольщаться, Макс.

– Хорошо, «захватили». Милая, меня захватили. Могу лишь сказать, что со мной все хорошо, при учете всего. Пожалуйста, сообщи моим родителям, а еще позвони мне на службу насчет рекламного проекта «Мустанг». Скажи Питу, что гоночная машина должна быть красной, а не синей. Папка у меня на столе… Бонни, я не знаю, кто меня захватил и зачем, но надеюсь скоро выяснить. Господи, хоть бы ты получила это сообщение…

Сцинк выхватил у Макса трубку.

– Я тебя люблю, Бонни, – проговорил он. – Макс забыл это сказать, поэтому говорю я. Пока.

Они поели с индейцами; те отклонили предложение Сцинка отведать вареного енота, но щедро поделились жареной форелью, ямсом, кукурузными оладьями и апельсиновым соком. Макс ел от души, но, памятуя об ошейнике, помалкивал. После завтрака Сцинк привязал его к кипарисовому столбу и исчез с мужчинами племени. Вернувшись, он объявил, что пора уходить.

– Где мои вещи? – спросил Макс, беспокоясь о бумажнике и одежде.

– Там. – Сцинк ткнул пальцем в заплечный мешок.

– А камера?

– Отдал старику. У него семь внуков, пусть порадуется.

– А как же кассеты?

– Очень ему понравились! – рассмеялся Сцинк. – Нападение мартышки – это что-то! Подними-ка руки. – Капитан снова опрыскал пленника средством от насекомых.

– В магазине такая камера стоит почти девятьсот долларов, – угрюмо сказал Макс.

– Я же не просто так отдал, мы поменялись.

– На что?

Сцинк хлопнул Макса по плечу:

– Спорим, ты никогда не катался на аэроглиссере?

– Ох, только не это.

– Эй! Ты же хотел посмотреть Флориду.

Чернокожему непросто служится в Дорожной полиции Флориды. Еще сложнее, если у него близкие отношения с белой коллегой, как это получилось у Джима Таила с Брендой Рорк.

Они познакомились на семинаре по новейшим приборам замера скорости. В классе они сидели рядом, и Бренда сразу понравилась Джиму. У нее был здравый взгляд на свою работу, и она умела рассмешить. Они обсуждали самых чокнутых нарушителей, низкое жалованье и невозможных бюрократов из управления. В Дорожной полиции чернокожие редкость, и Джиму было неуютно среди коллег, но с Брендой он чувствовал себя легко – возможно, потому, что она тоже принадлежала к меньшинству: женщин на такую службу брали еще реже, чем негров и латиноамериканцев.

Как-то на занятии один придурок, по виду – топором вытесанный, стрельнул в Джима крысиными глазками и напомнил ему, что офицер Рорк – белая женщина, а этому в некоторых частях Флориды по-прежнему придают большое значение. Джим не пересел и остался рядом с Брендой, а белый босяк испепелял его взглядом еще два часа.