Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков Страница 12

Когда дурак умен.

Гарин не обиделся, даже шутливо поаплодировал чтецу классики, заметив только, что, конечно, понимает тех, кто утверждает, что революция – это наивысшая форма искусства. Но когда творец переходит от художественных форм протеста против существующего положения вещей к изготовлению «адских машинок», он из пророка новой эстетики превращается в обыкновенного душегубца и уголовника. А этими господами занимается уже не критика, а полиция и суд.

– О чем это вы? – закинул нога на ногу Бурлак-Заволжский.

Жандармский ротмистр охотно пояснил:

– О публичном призыве учиться делать бомбы на собственных кухнях и обязательно нашпиговывать их гвоздями, чтобы, цитирую, «жертв среди городовых, солдат и прочих царской сволочи было побольше». И сказано это было третьего дня в известном вам литературном кафе при большом количестве свидетелей.

Художник неприязненно передернул плечами:

– Не думал, что среди тамошней публики окажутся шавки, лакающие из полицейской миски.

* * *

Тут Гарин заметил Вильмонта и направился к нему. У ротмистра была внешность типичного военного: это был высокий человек с резкими, но красивыми чертами лица и почти мечтательными темными глазами. Он был щеголь и большой англоман в одежде (вне службы Гарин носил костюмы только из лондонских магазинов, на которые тратил большую часть своего жалованья). Форма его была великолепно подогнана по фигуре, на безупречных перчатках ни единой складочки; обувь начищена до блеска. Как и Вильмонт, ротмистр тоже поступил в жандармы из гусар. В память об этом он носил с голубой жандармской формой высокие гусарские сапоги с вырезанным верхом и розеткой спереди.

Они были знакомы и симпатизировали друг другу. Многие поступки Гарина были продиктованы исповедуемыми им принципами рыцарской чести. Несколько раз Вильмонт оказывал ротмистру серьезные услуги по службе. А однажды выручил «своего брата – гусара» деньгами, когда ухаживающий за девушкой из аристократической семьи и не имеющий иного источника дохода, кроме довольно скромного жалованья, Гарин находился в стесненных финансовых обстоятельствах. Поэтому ротмистр был рад оказать Вильмонту ответную услугу. В этом намерении его даже не мог остановить негласный приказ начальства всячески бойкотировать Вильмонта.

Первым делом Гарин показал Анри обнаруженный при обыске солидный запас запрещенной литературы. Также в квартире было найдено полдюжины паспортных бланков. Они пока не были заполнены. На большом обеденном столе стояли коробки с фирменными пистолетными патронами. Это были необычные патроны. Они явно предназначались для совершения покушений. Пули имели крестообразный распил. Это было сделано для того, чтобы при соприкосновении с целью они изменяли траекторию дальнейшего движения за счет смещения центра тяжести. Такая пуля могла войти человеку в плечо и выйти у него в паху, превратив по пути в кровавое месиво все внутренности и кости. Вдобавок некоторые пули были еще и отравлены.

Странно было все это видеть здесь – в квартире, принадлежащей человеку искусства. Анри, которому впервые приходилось иметь дело с преступником из творческой среды, поделился своим удивлением с товарищем.

– Ничего странного, – усмехнулся Гарин. – У художников тоже есть свои террористы. – Они живут скандалом.

В это время они были в другой комнате, чтобы находящийся в гостиной подозреваемый не мог слышать их разговора. Гарин хорошо знал мир богемы и рассказал сослуживцу немало интересного о хозяине квартиры. Оказывается, тот в свое время с золотой медалью окончил Академию художеств, что давало право на заграничную стажировку. Правда, уже тогда в его поведении отчетливо проявлялись симптомы грозной болезни. Над своим первым серьезным полотном «Падший ангел» он работал «запойно» по семнадцать часов в сутки. Но и после размещения картины на ежегодной академической выставке молодого художника не покидало творческое беспокойство. Каждое утро юноша являлся в зал с кистями, чтобы вносить все новые и новые правки в лицо ангела. В результате оно становилось все страшнее и страшнее – ангел буквально на глазах превращался в демона. В результате, перед тем как отправиться в заграничное турне, художник несколько недель провел в больнице для душевнобольных.

А потом была Европа: Вена, Берлин, Рим, Флоренция. Четыре года стипендиат путешествовал, набираясь впечатлений. В Париже он посещал выставки только входивших тогда в моду импрессионистов, и даже одно время сам увлекался светом и колоритом новой живописи. В Венеции молодой художник увидел работы своего любимого Веронезе. Он восхищался барбизонцами. Но со временем поиски своего собственного пути в искусстве и прогрессирующая душевная болезнь превратили подающего большие надежды любимца академической профессуры и состоятельных коллекционеров в яростного противника любой «правильной» живописи и опасного скандалиста.

Гарин с юмором поведал коллеге, что, когда они три часа тому назад пришли делать обыск, хозяин квартиры сам открыл им дверь. Из одежды тогда на нем был только золотой венок. Окинув оценивающим взглядом незваных гостей, «венценосный Адам» заявил: «Если среди вас есть любители красивенькой благопристойной мазни, то имейте в виду – “академисты” никогда не переступят порог обители авангарда и анархии!»

Ротмистр хохотал, вспоминая этот забавный эпизод:

– Явившийся со мной участковый пристав при виде голого мужика и слове «анархия» сперва опешил, а потом схватился за кобуру. Я буквально повис у него на руке, чтобы господин художник не схлопотал пулю между глаз за попытку оказать сопротивление полиции. Мне тут на каждом шагу приходится играть роль миротворца-искусствоведа, иначе мои люди просто линчуют этого авангардиста-якобинца, не дожидаясь суда!

По словам Гарина, передвижников [8] Бурлак-Заволжский тоже презирал, называя их ремесленниками и тоже причисляя к презренной клике традиционалистов. Даже с идейными сторонниками по символизму и прочим новаторским течениям в живописи, с которыми он совместно издавал журнал «Бескровное убийство», этот скандалист регулярно затевал публичные ссоры вплоть до рукоприкладства.

Показав все найденное при обыске коллеге и введя его в курс дела, Гарин вернулся к исполнению своих служебных обязанностей. А Вильмонт решил осмотреть остальную квартиру. По пути он сделал замечание едва заглянувшему под массивный диван полицейскому агенту в щеголеватом клетчатом костюме:

– А если там под плинтусом тайник? – с укором сказал Вильмонт чистоплюю, заботящемуся о чистоте своих брюк больше, чем об интересах дела. Чтобы показать, как следует работать, Анри сам тщательно исследовал поддиванное пространство. Ничего интересного ему найти не удалось, да и пыль пришлось с себя долго стряхивать, но это была недорогая цена за ощущение себя профессионалом. В их отряде халтурщик, как этот пижон, не продержался бы и дня.

В одной из комнат квартиры была устроена мастерская. Когда Вильмонт вошел сюда, его встретил резкий запах красок и скипидара. Обстановка в мастерской была самая спартанская: из мебели здесь было только несколько перепачканных краской, плетеных стульев да измызганный павловский стол на гнутых ножках. На нем медный чайник, два стакана в массивных железных подстаканниках с недопитым чаем, а может, и коньяком, на газете засохшие кусочки нарезанного хлеба и колбасы. И повсюду в беспорядке валялись кисти, палитры, запыленные холсты и подрамники, папки, литографические прессы, инструменты для вырезания гравюр, старые афиши, газеты и журналы, обрывки разноцветной ткани, консервные банки и прочий художественный и нехудожественный хлам. Похоже, убирались здесь редко. Видно было также, что, занятый лишь творчеством, мастер не обращал ни малейшего внимания на окружающий хаос, или же он был ему даже необходим для вхождения в творческое состояние.