Черная гора - Рекс Стаут Страница 12

— Не знаю.

— Я должен знать, — резко сказал Вулф.

— Конечно, должны. — Хичкок вытер салфеткой тонкие бледные губы. — Но в наши дни человек, которому вы можете доверять, — редкая птица. Могу сказать только, что имею с ним дело восемь лет, и я доволен, а Боден знает его гораздо дольше — со времен Муссолини, и он ручается за него. Если у вас…

Хриплый металлический голос из громкоговорителя, кажется женский, сотряс воздух. Мне показалось, что голос говорил о чем-то весьма срочном. Когда динамик умолк, я поинтересовался у Хичкока, не случилось ли чего, а тот изумленно ответил, что пассажиров девятичасового рейса на Каир попросили собраться у выхода номер семь.

— Да, — я кивнул, — мне тоже показалось, что я расслышал слово «Каир». А на каком языке она говорила? На арабском?

— На английском.

— Прошу прощения, — сказал я вежливо и отпил немного чая.

— Я говорил, — обратился Хичкок к Вулфу, — что если вам нужно довериться кому-то, то сомневаюсь, что на этом берегу вам удастся найти кого-нибудь лучше Телезио. Можете мне поверить, потому что я очень осторожный человек.

— Это лучше, чем я надеялся, — проворчал Вулф. — Еще вопрос: как обстоит дело с самолетом от Рима до Бари?

— Сейчас скажу. — Хичкок прокашлялся. — Его арендовали, и он должен быть в полной готовности. — Он вынул из кармана потертый кожаный бумажник, порылся в нем и достал листок бумаги. — Вас встретят по приезде, но если случится накладка, то здесь вы найдете фамилию нужного человека и номер телефона. — Он передал бумагу Вулфу. — Это стоит восемьдесят долларов, причем вы можете расплатиться именно долларами. Агент, с которым я имею дело в Риме, Джузеппе Дрого, — хороший человек по римским стандартам, но способен постараться извлечь личную пользу из контакта со своим знаменитым другом. Конечно, он должен знать ваше имя. Теперь, если с Римом все, я снимаю с себя ответственность.

Вулф не выразил удовольствия, что свидетельствовало о том, насколько он сосредоточен на своей поездке. Любой человек, обладающий десятой частью его самомнения, напыжился бы как индюк, узнав, что его известность докатилась до Рима.

Немного позже громкоговоритель произнес, по-видимому на английском, что объявляется посадка на самолет до Рима, и наш хозяин проводил нас к выходу. Когда мы выруливали на взлетную полосу, шеф помахал ему на прощание рукой.

Вулф снова занял место у окна, и мне пришлось вытянуть шею, чтобы впервые взглянуть на Европу. День был хороший и солнечный, у меня на коленях лежала карта, и, после того как мы пересекли Ла-Манш, было очень интересно смотреть на Брюссель, остающийся слева, Париж справа, затем Цюрих слева, Женева справа или Милан слева, Генуя справа. Я легко узнал Альпы и даже разглядел Берн. А вот Флоренцию, к великому сожалению, пропустил. Пролетая над Апеннинами, мы угодили в воздушную яму и падали добрую милю или около того, пока не выровняли курс, что, в общем-то, было достаточно неприятно; некоторые пассажиры даже выразили неудовольствие. Но не Вулф. Он только закрыл глаза и сжал губы. После такой встряски я счел вежливым заметить:

— Это еще цветочки. Вот, помнится, когда вы отправили меня в Калифорнию, я пролетал над скалами…

— Заткнись, — проворчал он.

Итак, Флоренцию я прошляпил. Мы приземлились в римском аэропорту в три часа пополудни; стоял приятный и теплый день, воскресенье, но в ту минуту, когда мы спустились по трапу и направились к зданию, наши отношения с Вулфом резко изменились к худшему. Всю мою жизнь, едва возникала необходимость сориентироваться в новой обстановке, мне достаточно было посмотреть на указатели или, в крайнем случае, спросить местного жителя. Теперь же я пропал. Увы, вывески были не для меня. Такое впечатление, что итальянцы понимали только по-итальянски и считали, что других языков в мире не существует. Я остановился и бросил беспомощный взгляд на Вулфа.

— Сюда, — сухо произнес он, — на таможню.

Основа наших взаимоотношений была нарушена, и мне это не пришлось по душе. Я встал рядом с ним у стола и безмолвно внимал диким звукам, которыми он обменивался с басовитым молодцем в униформе, причем мое личное участие в беседе ограничилось тем, что я протянул паспорт, когда меня попросили об этом по-английски. Я стоял рядом с ним у стойки в другой комнате. Вулф на этот раз обменивался любезностями с черноволосым тенором, хотя, признаюсь, здесь я играл более важную роль, поскольку мне доверили открыть чемоданы и закрыть их после осмотра. И опять звуки, обращенные к красной фуражке с усами, которая передала вещи другой — синей — фуражке. Затем толстый синьор в зеленом костюме с красной гвоздикой в петлице. Вулф любезно сообщил мне, что толстяка зовут Дрого и что частный самолет на Бари ждет нас. Только я собрался выразить благодарность, что меня наконец заметили, как к нам подошел холеный молодой человек, похожий на студента, одетый так, будто он собрался на свадьбу или похороны, и обратился, слава богу, на хорошем американском языке:

— Мистер Ниро Вулф?

Вулф вытаращился на него:

— Могу я узнать ваше имя, сэр?

Он любезно улыбнулся:

— Я Ричард Коуртни из посольства. Мы подумали, что вам может что-нибудь понадобиться, и были бы рады предложить свои услуги. Можем ли мы чем-то помочь?

— Нет, спасибо.

— Вы долго пробудете в Риме?

— Не знаю. А вам надо знать?

— Нет, нет… — Он запнулся. — Мы не собираемся вмешиваться в ваши дела — только дайте нам знать, если вам будет нужна какая-нибудь информация или содействие.

— Я дам вам знать, мистер Коуртни.

— Пожалуйста. И я надеюсь, вы не будете возражать. — Он вынул из внутреннего нагрудного кармана своего безупречно сшитого пиджака, купленного явно не в магазине, маленькую черную книжку и ручку. — Мне бы очень хотелось иметь ваш автограф. — Он открыл книжку и протянул ее. — Если можно.

Вулф расписался. Хорошо одетый мальчик-студент поблагодарил его, повторил, чтобы мы обращались в посольство при первой необходимости, одарил всех, включая Дрого и меня, благовоспитанной улыбкой и ушел.

— Вас проверяют? — спросил я у Вулфа.

— Сомневаюсь. Зачем?

Он что-то сказал Дрого и синей фуражке, и мы двинулись вперед, причем Дрого возглавлял группу, а синяя фуражка с вещами замыкала ее. После прогулки по бетону, а затем по гравию странного цвета, которого я никогда не видел, мы подошли к ангару, перед которым стоял маленький голубой самолет. По сравнению с тем, на котором мы пересекали Европу, он выглядел игрушкой. Вулф постоял, сердито глядя на него, затем повернулся к Дрого и что-то произнес. Он говорил все громче и горячей, затем слегка поостыл и в конце концов велел мне заплатить девяносто долларов.

— Хичкок сказал — восемьдесят, — возразил я.

— Он просил сто десять. Что касается платы вперед, то тут я его прекрасно понимаю. Когда мы вылезем из этой штуковины, может быть, мы будем не в состоянии заплатить. Дай ему девяносто долларов.