Убийство в музее восковых фигур - Джон Диксон Карр Страница 12

Зная Бенколена, я не сомневался, что поздний час — было половина второго — не остановит его и он вытащит из постели каждого, с кем решил поговорить. В основе этого лежали не злая воля или нетерпение, а лишь простой факт: он не видел разницы между днем и ночью. Бенколен мог заснуть в любой момент в любом месте, если ему представлялась такая возможность. Правда, бывало и так, что он вообще забывал о сне. Если расследование захватывало детектива, он вовсе не знал счета времени и не позволял другим поглядывать на часы. Поэтому, когда мы вышли из музея, он заявил в присущей ему отрывистой манере:

— Мы с Джеффом отправляемся на интереснейшую экскурсию, капитан. Если желаете, можете составить нам компанию. Но прежде я предлагаю проглотить по чашечке кофе. Кроме того, мне нужна кое-какая информация. Вы, капитан, единственный, кто может мне сказать…

— Я иду с вами, — мрачно сказал Шомон. — Все, что угодно, но только не дом и не постель. Я предпочитаю оставаться на ногах до утра. Ведите!

Машина Бенколена была запаркована на углу бульвара Монмартр. Рядом призывно сияла витрина ночного кафе. Столики с тротуара еще не были убраны, хотя тускло освещенная улица уже опустела. Все затихло, лишь слегка похлопывал под порывами ветра матерчатый навес над столиками. Запахнув поплотнее пальто, мы уселись за один из них. Где-то над дальним концом бульвара слабо светилось небо. Это мерцал вечный нимб ночного Парижа. Откуда-то издалека доносились шум уличного движения и кваканье клаксонов. По тротуару с таинственным шуршанием скользили опавшие листья. Неизвестно почему, мы все ощущали некоторую нервозность, и, когда официант принес горячий кофе, сдобренный коньяком, я с жадностью приник к чашке.

Шомон поднял воротник пальто. Капитана била дрожь.

— Я, кажется, устал, — неожиданно произнес он. Очевидно, настроение его изменилось. — Куда это мы направляемся? В такую погоду…

— Человека, которого мы собираемся повидать, зовут Этьен Галан, — ответил Бенколен. — По крайней мере таково одно из его имен. Кстати, Джефф, вы видели этого типа — я указал вам на него в ночном клубе. Какое впечатление он на вас произвел?

Я припомнил вечернюю сцену. Однако впечатление было стерто нагромождением ужасов, которые мне пришлось пережить позже. Память сохранила лишь зеленое освещение (такое же мрачное, как и в музее), выхватившее из тьмы насмешливый взгляд и кривую улыбку. «Этьен Галан. Авеню Монтень». Итак, он живет на моей улице. А на ней не обитают люди с низким доходом. Имя этого человека было известно инспектору Дюррану. Получалось, что он, словно призрак, преследовал нас весь вечер.

— Что он собой представляет?

Бенколен нахмурился.

— Этьен Галан, Джефф, очень, очень опасная личность. Кроме этого я пока ничего не скажу. Я предполагаю, что он каким-то образом связан с событиями этой ночи. — Бенколен машинально двигал по столу чашку, взгляд его был обращен куда-то вовнутрь. — Я понимаю, вы сердитесь, что вам приходится действовать впотьмах. Но заверяю вас: если мы застанем его дома, вы многое узнаете и многое поймете…

Бенколен замолчал. Желтый лист залетел под навес и, покачиваясь в ярком свете, опустился на наш столик. Холодный ветер начал прохватывать мои ноги.

— Необходимо сообщить о несчастье родителям мадемуазель Мартель, — медленно протянул детектив.

— Да-да, конечно. Дьявольски неприятная задача. Может быть, лучше, — неуверенно сказал Шомон, — сделать это по телефону?

— Нет. Будем ждать утра. Убийство произошло слишком поздно, чтобы сообщение о нем появилось в утренних газетах, — они ничего из них не узнают. Я знаком с отцом и, если вы желаете, готов избавить вас от этой неприятной обязанности. Невероятно! — вдруг заговорил он с большой энергией. — Обе девушки из высшего общества. Впрочем, как и большинство. Но остальные…

— О чем это вы? — поинтересовался Шомон.

— Ловушка, — произнес Бенколен. — Не знаю, мой разум помутился. Держу пари на мою репутацию: заявляю, что правильно расшифровал все знаки… мне необходима дополнительная информация. Говорите, капитан. Расскажите мне все, что знаете об этих девушках — вашей невесте и Клодин Мартель.

— Что вам хотелось бы узнать?

— Все. Говорите все, что придет на ум. То, что важно, я отберу самостоятельно.

Шомон вперил взгляд в пространство и начал.

— Одетта, — сказал он тихим, дрожащим от напряжения голосом, — была милейшим…

— К дьяволу! Это меня не интересует! — Бенколен Я очень редко терял свои обходительные манеры, но за эту ночь он уже дважды ухитрился выйти из себя. Я смотрел на него с удивлением. Казалось, еще минута — и он начнет кусать ногти. — Пожалуйста, избавьте меня от части рассказа, касающейся любовных переживаний. Рассказывайте о ней: что ее интересовало, с кем дружила.

Необходимость дать конкретный ответ заставила Шомона задуматься. Капитан подыскивал нужные слова. Он посмотрел вверх на навес, потом на свою чашку, затем перевел взгляд на бегущие по тротуару листья. Казалось, что он старался вызвать к жизни нужные образы.

— Ну… она была просто замечательной… — начал было Шомон, но, видимо, решив, что это недостаточная характеристика, смешался и покраснел. — Она живет с матерью. Мать — вдова. Она любила дом, сад, обожала петь — да-да, очень любила петь. И боялась пауков. Чуть ли не падала в обморок при виде их. И она много читает…

Шомон продолжал рассказ, путая настоящее и прошедшее время, торопливо и охотно вспоминая мелкие и крупные, а порой трогательные события. Одетта собирает цветы в залитом солнцем саду; Одетта, хохоча, скатывается с копны сена… Перед нами постепенно возникал образ простой, доброй и счастливой девочки. Слушая полное любви повествование, я припоминал фотографию Одетты: милое личико, пышные темные волосы, маленький подбородок, глаза, обожающие рассматривать цветные картинки в книжках. И конечно, серьезность, чудовищная серьезность влюбленных: их планы на будущее, письма, нечастые встречи под наблюдением матери — весьма светской дамы, как я понял из слов Шомона.