Смерть под аплодисменты - Чингиз Абдуллаев Страница 12

– Следователю вы тоже так сказали?

– Он свой следственный эксперимент провел – и сам во всем убедился.

– Но Морозов ведь знал, что у него заточенная рапира. Почему же тогда он ударил с такой силой?

– Он думал, что ничего плохого не произойдет, – пояснил Крушанов, – но кончик рапиры попал в сердце Натана Леонидовича. Кто мог подумать, что такое случится! Это просто трагическая случайность. Так следователь и написал.

– Аствацатуров сказал нам, что обычно вы дежурите у выхода в коридор, ведущий в комнату, где стоял шкаф. Оттуда можно пройти на сцену?

– Можно. Но там у нас всегда сидит дежурный. А мы с Арамом Саркисовичем с другой стороны коридора стояли. Никто из чужих не проходил, это я вам точно говорю. Только наши актеры, занятые в спектакле. И больше никто.

– Значит, теоретически кто-то из вашей театральной труппы мог проникнуть в комнату, подойти к открытому шкафу и поменять рапиры?

– Мог. Но никто этого не делал. Смерть Зайделя – это трагическая случайность, – повторил слова следователя Крушанов.

– А может, кто-то нарочно подменил рапиру, чтобы Зайделя убили? – спросил Дронго.

– Нет, – сразу ответил Крушанов, – из наших никто не мог такого сделать.

– Почему вы в этом так уверены?

– У нас коммерческий театр. Все заинтересованы в успехе спектакля. Зачем убивать Зайделя, если на него приходит столько зрителей?

– Из желания занять его место. Чувство зависти разрушительно. А ведь кто-то мог ненавидеть Зайделя.

– Если вы про Ольгу Сигизмундовну, то это просто чушь, она очень переживала. Я сам видел, как она переживала.

– Так переживала, что не пришла на похороны отца своего сына?

– Что у них там в молодости было, я не знаю. Только она действительно не пришла. А как она переживала, я сам видел.

– Ее сын бывал в театре?

– Раньше бывал, – нахмурился Крушанов, – но в этом году я его здесь не видел.

– Вы уверены, что никто из чужих не мог оказаться в этом коридоре?

– Сто процентов. С другой стороны – сцена, через нее идти нужно. А с нашей стороны никого из посторонних не появилось. Это точно.

– Вы можете подробно описать последние минуты после окончания спектакля?

– Конечно. Первым понял, что случилось неладное, наш Игнат Сказкин, он же Гораций.

– Горацио, – поправил своего собеседника Дронго.

– Ну да, Горацио. Он сразу хотел помочь Натану Леонидовичу, но было уже поздно. А когда занавес закрылся, мы все подбежали, подняли бедного Натана Леонидовича и вызвали «Скорую помощь». Но было уже слишком поздно.

– Его сразу увезли?

– Сначала пытались запустить сердце. Открытый массаж, разряды применяли. Но уже ничего не помогало. Потом его увезли, минут через десять-пятнадцать. А уже потом в больницу многие поехали. Все хотели думать, что Натан Леонидович еще живой, но было понятно, что он уже не жилец. И на следующий день приехал следователь.

– Вы считаете, что это был несчастный случай?

– Так и считаю. И всем говорю. Никто не мог даже подумать, что такое случится.

Он не успел договорить, как открылась дверь и в комнату вошел Аствацатуров.

– Он ждет вас, – сообщил Арам Саркисович, – сейчас он у себя в кабинете. Сегодня у него хорошее настроение, и я сказал ему, что пришли двое экспертов по поводу смерти Зайделя. Он сразу насторожился и спросил, откуда эксперты. Но я ему объяснил, что их прислала жена покойного Зайделя. Он долго молчал, и я даже испугался, что он вам откажет. Но он согласился вас принять. Идемте быстрее, чтобы он вас не ждал. И не задавайте ему вопросов, которые могут быть ему неприятны, иначе он прекратит разговаривать.

– Пойдемте, – согласился Дронго.

Следом за ним поднялся Вейдеманис.

– Нет, – попросил Аствацатуров, – он сможет принять только одного. Так и сказал, чтобы я прислал самого главного эксперта. Идемте скорее.

Вдвоем они вышли в коридор и направились к кабинету главного режиссера. Кабинет был довольно большой. Вдоль стен стояли книжные шкафы. В них было множество книг, создававших особую ауру этого кабинета. Выше висели портреты Станиславского и Товстоногова. Эйхвальд, закрыв глаза, сидел в глубоком кресле, обитом натуральной темно-красной кожей. Когда дверь открылась и Аствацатуров спросил разрешения войти, режиссер открыл глаза и кивнул в знак согласия.

Ему недавно исполнилось шестьдесят пять лет. Чуть выше среднего роста, с запоминающимся характерным лицом, выступающей нижней челюстью, всегда горящими глазами, большим горбатым носом и вечно непричесанными уже седыми волосами. Кустистые брови были его визитной карточкой, он метал из-под них грозные взгляды. К тому же он обладал очень громким голосом. Эйхвальд принципиально никогда не носил галстуков, обожая кожаные куртки и джинсы, в которых иногда появлялся даже на торжественных приемах.

Увидев вошедшего эксперта, режиссер поднял голову, встал и протянул руку.

– Эйхвальд, – представился он.

– Меня обычно называют Дронго, – представился гость.

Они уселись в глубокие кресла, стоявшие друг против друга. Режиссер весело усмехнулся.

– Я, помню, читал о доктрине Драго. Был министр иностранных дел Аргентины. Теперь буду знать, что есть еще и Дронго. Это ваше имя или вы взяли такой псевдоним?

– Много лет назад это была моя кличка. Как-то приклеилась, стала как имя, – пояснил Дронго. – В Юго-Западной Азии есть такая птица дронго, которая никого не боится и умеет имитировать голоса других птиц. Однажды я ее увидел, и она мне понравилась. Вот так эта птичья кличка и приклеилась ко мне.

– Смешная история, – кивнул Эйхвальд. У него действительно было хорошее настроение. – Значит, вы частный детектив, которого Нина попросила провести расследование? Я все правильно понял?

– Да.

– Она никак не может успокоиться, – нахмурился Эйхвальд. – Я ее понимаю. Трудно поверить, что в результате глупого несчастного случая погиб такой актер, каким был ее муж. Насколько я знаю, подобных случаев в наших театрах еще не было. Роковая случайность. Кто мог подумать, что заточенные рапиры лежат в одном шкафу с незаточенными. Что шкаф во время спектакля бывает открыт, так как в процессе игры актерам нужны эти злосчастные рапиры. Кто мог подумать, что шкаф плохо закреплен и рапиры падают на пол при малейшем толчке. Что наш рабочий Ханларов просто отдаст их актеру, игравшему Озрика, а среди незаточенных попадется заточенная. И самое неприятное, что этой рапирой даже поранили друг друга Морозов и Шунков, а потом Марат по сценарию должен был с разбега ударить короля, и удар пришелся прямо в сердце… Самое поразительное, что даже после этого Натан необязательно должен был умереть. С такой раной можно было и жить, уверяют врачи. Но произошел шок прямо на сцене, и он умер. Вот такая нелепая случайность. Или стечение всех этих случайностей.