Венецианская блудница - Елена Арсеньева Страница 12

Разумеется, та не стала ждать, пока ее обнаружат, и сделалапервый ход: отворила тяжелую дверь и вошла в сумрачную комнату с видом приветливо-равнодушным,уверенная, что по лицу ее совершенно невозможно понять, какое возмущение ееобуревало.

Рыжая – ну, это ладно. Это Фотинья, конечно, из зависти. Но– бабенка! Бродячая шлюшка! Да как он смел, русский невежа, назвать ее шлюхой?!Как сумел он столь точно угадать ее натуру и ремесло, видя всего лишь второйраз в жизни?!

Фотинья подала на стол. Минуту назад Лючия была голодна, какволк, чудилось, будет глотать не жуя, а сейчас болтала ложкой в миске с ухой,едва находя в себе силы приоткрывать рот: челюсти так и сводило от злости!

Наконец она отодвинула уху, отказалась от капусты, каши,жареной рыбы и принялась за любимую клюкву, едва прихлебывая горячее молоко.Фотинью, верно, ее неприветливость (Лючия за столом ни словом не обмолвилась) иразборчивость в еде немало раздосадовали, и она всецело предалась уходу заШишмаревым, а тот ел в охотку, отдавая должное каждому блюду, но, как ни был онувлечен ужином, Лючию не оставляло ощущение, что он непрестанно за нейнаблюдает. Она была в растерянности, как лучше поступить: не то язвительнооткрыть, что слышала оскорбления, и потребовать объяснений, не то подождатьразвития событий.

Однако Шишмарев взял их ход в свои еще жирные от еды руки имигнул Фотинье на дверь. Та, против злорадного ожидания Лючии, ни словом непоперечилась: только губы поджала – и отправилась восвояси.

– Хорошо вышколена, ничего не скажешь, – не удержалась отшпильки Лючия, и Шишмарев глянул на нее вприщур:

– Чем же она вам не по нраву? А впрочем, я еще не видал двухженщин, которые бы друг другу благоволили. Но бог с ней, с Фотиньей. Нижайшепрошу, сударыня, прощения за то, что вас, мечтающую, надо полагать, лишь оботдыхе в мягкой постели, задерживаю разговорами, однако умоляю уделить мнетолику вашего внимания, дабы услышать о некоем предприятии, без сомнения, длянас с вами обоюдно интересном.

Лючия с трудом переварила эту тяжеловесную фразу и свеликолепным изумлением вскинула брови:

– Ну что вы, сударь, какие могут быть церемонии? Я вамстольким обязана! Уверяю, что с величайшим вниманием выслушаю все, что выизволите сказать, однако… – она изобразила на лице озабоченность, – однако,ежели то, что вы намерены мне сообщить, не предназначено для посторонних ушей,не лучше ли… – она быстро перевела дух и наконец-то высказала все, что накипело(бес ее давно уже за язык тянул, а тут настал момент благоприятнейший), – нелучше ли выглянуть за дверь, ибо, на мой взгляд, у вашей оседлой шлюхи нетолько слишком длинный язык, но и чересчур большие уши!

Шишмарев глядел на нее неподвижным взором, и какое-томгновение Лючия думала, что до него не дошло, как вдруг непроницаемые глаза еговспыхнули – и он разразился таким заразительным, веселым хохотом, что Лючияпоначалу онемела, а потом невольно усмехнулась в ответ.

– Ах, сударыня, – кое-как отсмеявшись и еще задыхаясь,проговорил наконец Шишмарев, – слава богу, что я в вас не обманулся! Теперьпочти не сомневаюсь, что мы вместе с вами славненько обтяпаем это маленькоедельце – к взаимному, заметьте себе, удовольствию! А уж коли вы в сем темномкоридорчике слышали достаточно, чтобы понять, что я – человек умный, хоть ибольшой негодяй, то дозвольте без реверансов напрямки идти к делу.

– Валяйте! – щегольнула недавно узнанным словечком Лючия,которой всегда нравились люди отчаянные, а что до негодяев… она толькоусмехнулась, вспомнив папашу Фессалоне и Лоренцо Анджольери. Эх, Шишмареву и восне не снились истинные негодяи! – Ну? Слушаю вас.

Шишмарев утер вышитым полотенцем рот, потом руки –тщательно, каждый пальчик, – потом сложил полотенце аккуратненьким уголком ипроникновенно воззрился на Лючию, которая уже едва не ерзала от нетерпения насвоей жесткой дубовой лавке.

– Сударыня! – задушевно промолвил Шишмарев. – Хотитесделаться княжной?