Блуждающий в темноте - Джозеф Нокс Страница 12

Я закатал рукав и снял крышку с бачка. Опустил руку в ледяную воду, отлепил скотч от фаянсовой стенки и достал запечатанную пластиковую папку. Установил крышку на место, вытер руку и вернулся в гостиную. Было утро понедельника. Я уже давно проснулся, но еще не очень ясно соображал после прошедшей ночи. Выглянул в окно. Взгляд переместился с зернистого, будто в низком разрешении, городского пейзажа к дому напротив, где какой-то человек поливал комнатные цветы.

Я убедил себя, что задергиваю штору от яркого света.

Я жил один на втором этаже небольшого многоквартирного дома в Северном квартале, то есть в самом сердце города. Почему-то не смог поселиться в пригороде. Квартал же был популярным местом ночного времяпрепровождения благодаря обилию кафе, баров, пабов и клубов, а еще барахолок и зачуханных подозрительных картинных галерей. Книжные лавочки вплотную примыкали к музыкальным магазинчикам и аутлетам модных брендов. Улицы кишели яркими молодыми людьми неопределенного пола, на которых просто нельзя было смотреть равнодушно. Вечером они наводняли улицы, и становилось шумновато. А когда я возвращался домой, то при желании легко засыпал. Днем же весь квартал мучился похмельем или ломкой.

Решение уехать я принял под влиянием эмоций, сразу после пожара, убийства Мартина Вика и слов Паррса о том, что на меня готовилось покушение. Сейчас, при свете дня, это решение все равно казалось единственным выходом, и накануне ночью я несколько часов обдумывал письмо младшей сестре. Больше мне не с кем было прощаться. Я всегда отгораживался от людей, навсегда обрывал связи. Это было одним из моих немногих врожденных талантов, но здесь и он уже не срабатывал.

Внезапное желание сказать ей хоть что-нибудь было трудно объяснить.

И почти невозможно исполнить.

Нас разлучили в детстве, вскоре после того, как забрали в детдом; мы не общались больше двадцати лет. Однако наши отношения никогда не заканчивались. Похоже, мы оба следили за судьбами друг друга и несколько раз чуть не встретились. И совершенно точно проходили мимо друг друга на улице. Однажды я даже пришел к ее дому в южном пригороде. Но у меня перехватило дыхание, перед глазами замелькали огненные сполохи, я застыл на крыльце, словно парализованный, и не смог постучать.

Энни пыталась со мной связаться один или два раза. Она знала, что я полицейский, и наводила справки обо мне, когда к ней вломились в дом. Даже написала мне, потому что увидела мое имя и фото в новостях после того, как меня арестовали за кражу наркотиков из хранилища для улик. Я взял в руки ее письмо. Я столько раз разворачивал и складывал его за два года, что бумага на сгибах истончилась. Со временем оно, наверное, рассыплется и избавит меня от необходимости отвечать. Я провел пальцами по строчкам и отчетливо понял, почему так и не смог ответить.

В письме не было никакого осуждения, только сострадание, доброта и попытка преодолеть пропасть между нами.

Как я мог вломиться в жизнь такого человека?

В каком-то смысле хаос, в котором я оказался, был идеальным решением проблемы. Действовать надо быстро, немедленно связаться с ней, а потом исчезнуть из ее жизни навсегда.

Здравствуй и прощай.

Я нашел черновики ответа с итоговым вариантом. Краснея от стыда, прочел сплошные оправдания: почему в газетах написали неправду, почему отвечаю ей только сейчас, да и лишь для того, чтобы сказать, что общения не будет, что я обрываю даже ту призрачную связь, которая у нас была.

По письму я выходил человеком, у которого на все есть оправдания, патологическим лжецом. Ну, хотя бы это честно. Я начал было перечитывать ответ, но после первых же фраз сложил листок пополам, еще раз и еще, а потом скомкал.

Стены гостиной будто давили на меня, зажимая книжными шкафами — единственным личным штрихом, который я привнес в интерьер. Я провел пальцем по корешкам книг, нашел десять нужных томиков в мягких обложках и достал спрятанные в них банкноты. Положил их на папку и пошел в коридор за стремянкой. Поставил ее в центре гостиной, взял папку и деньги и забрался наверх. Здравый смысл подсказывал, что ценные вещи лучше хранить в разных местах, но пришло время собрать их вместе.

И подозревать всех и вся.

Я аккуратно открутил светильник, поднялся на ступеньку выше, сунул руку в отверстие и нащупал ручку сумки. После событий субботней ночи и воскресного утра сумка должна быть наготове.

Я потянул ее к себе, но тут раздался стук в дверь.

Было шесть тридцать утра. Монументальный вход в подъезд предполагал, что визитерам необходимо позвонить в домофон. Я замер, задержав дыхание. Снова стук, на этот раз более настойчивый. Я сунул папку и деньги в отверстие на потолке, потом добавил к ним письмо сестры и свой ответ.

Светильник легко встал на место. Я тихо спустился со стремянки, сложил ее и прислонил к книжному шкафу, поморщившись от звяканья металла. Потом открыл дверь. Там стояла детектив-констебль Наоми Блэк.