Дитя лета - Луанн Райс Страница 12

Воздух постепенно нагревался, почти заставляя поверить, что уже можно купаться. Эти северные воды все равно оставались холодными из-за таяния зимних снегов дальше к северу; они пополняли реки и попадали в залив.

Но в такие вот теплые дни раннего лета Лаэм неизбежно возвращался памятью в прошлое. В то время, когда ему было двенадцать, Джуду – одиннадцать, а Коннору – девять. Он почти физически ощущал, что они снова вместе. Все как прежде, обе его руки целы, и Коннор рядом.

Но он научился не давать ход этим мыслям – летом, не летом – и быстро прошагал мимо каменного рыбака, даже исподволь не взглянув на него, затем поднялся по лестнице в офис и захлопнул за собой дверь.

* * *

Лили Мэлоун сидела на пороге своего дома и вышивала, Роуз гуляла в саду. На Лили были очки, в которых с недавнего времени она чувствовала потребность; розовая оправа придавала этому по сути грустному предмету какой-то праздничный вид. Поглядывая поверх очков, она послеживала за дочерью, стараясь при этом держать в тайне то, чем в данный момент занималась. Каждый год на день рождения дочери она дарила ей вышивку. Конечно, Роуз знала, что и на этот год будет то же самое, но обеим было приятно повторять этот ритуал: Лили – прятаться, а Роуз – разыгрывать удивление.

– Мам, ты только посмотри, – сказала Роуз, – глория показалась, а вот несколько цинний. Наверное, это все-таки циннии – так мне кажется. Листочки у них совсем крошечные.

– А ты загляни в садовый календарь, – посоветовала Лили.

Роуз поднялась с коленей и пошла под навес. Лили наблюдала за тем, как медленно она движется, как поднимается и опадает ее грудная клетка, считала количество дыханий. Она следила за цветом ее лица; оно было бледно, но не слишком, и губы розовые, а не голубые. Она хорошо держит равновесие, значит, у нее не кружится голова. С годами Лили научилась улавливать малейшие изменения в самочувствии Роуз. Конечно, ей было далеко до профессионала, тем не менее по отдельным черточкам она хорошо понимала, что происходит с девочкой в настоящий момент.

– Точно, мам, это циннии и глории, которые мы с тобой сажали! – крикнула Роуз, появляясь из-под навеса с садовым календарем, который они сами расчертили в прошлом месяце, после того как вскопали и разрыхлили жесткую садовую землю, перемешали ее с землей для горшков и вдавили туда крохотные семена.

– Вот и чудесно!

– Когда я вырасту, то стану… этим… – как ты говорила?"

– Садоводом.

– Садоводом, – повторила Роуз. – Я буду ученым по растениям. Доктором по глориям!

Лили подняла взгляд: снова и снова Роуз возвращается к медицине – потому что она это знает. Доктора, больницы, процедуры, операции… Как бы Лили хотелось, чтобы у Роуз был незамутненный опыт общения с садом – без докторов.

– Кажется, глории будут высокими, – сказала Роуз, снова опустившись на колени и отирая грязь с их хрупких стеблей и нежных зеленых листочков. – Они поднимутся по решетке высоко-высоко, прямо к небу.

– И у них будут ярко-голубые цветы, – добавила Лили.

– Я так рада, что они уже взошли! – радовалась Роуз.

– Уже?

Роуз кивнула.

– Мне не придется беспокоиться о них, когда мы уедем. Если бы я их не видела, я думала бы, что семена не проросли. В больнице мне будет приятно представлять, как они растут и зацветают .

– Они растут со скоростью света! – улыбнулась Лили, скрывая пронзительное чувство боли за дочь. – И цветут, как сумасшедшие все лето и даже в сентябре. А зацветут они обязательно, это уж точно.

– Мы вернемся домой до сентября?

– Конечно, солнышко. Ты пробудешь в больнице одну, может быть, две недели. И у тебя останется еще целый большой кусок лета, когда мы вернемся.

– Это моя последняя операция?

– Последняя, – сказала Лили. Она старалась никогда не обманывать Роуз в вопросах ее лечения. Не потому что ей не хотелось сделать все, чтобы защитить ее, уберечь от жесткой реальности пациента кардиологии, но потому что Роуз всегда знала… всегда знала, когда мама ее обманывает, и оттого волновалась еще больше. Но на этот раз Лили была почти уверена: врачи обнадежили ее, что операция по замене поврежденного участка действительно будет последней.

Роуз наклонилась к земле, уперлась в нее руками и принялась выпалывать сорняки. У нее было чутье на то, что нужно оставлять, а что выбрасывать. Она обладала врожденной способностью ухаживать за цветами, как и ее предки. Лили вспоминала детство, проведенное в саду с матерью, и мама говорила тогда, что садоводство – это как молитва: покой, присутствие и благодарность природе. Этот ген садовода жил и в Роуз.

– Почему мама Джессики не захотела пригласить нас к себе, после того как мы подвезли ее домой?

– Наверное, была занята.

– Джессика говорит, что у них с мамой есть тайна.

– В каждой семье есть какая-нибудь тайна, – сказала Лили, медленно укладывая рядом друг с другом ровные стежки.

– А у доктора Нила – есть?

– М-м-м, – задумалась Лили. Одна тайна заключалась в том, почему он неженат. Лили знала, что он встречался с женщинами – ученой дамой-ихтиологом из Галифакса и еще с одной, разведенной, из Сиднея. Но что-то не складывалось.

– Мне он нравится.

– Хм.

– А тебе не нравится?

– Он мой арендодатель, – ответила Лили. – Очень даже нравится.

– Но ведешь ты себя так, словно он тебе не нравится. А ведь он нам друг!

– Я очень постараюсь хорошо себя вести, – пообещала Лили, и сердце ее слегка замерло.

– Я хочу, чтобы он пришел ко мне на день рождения.

Лили подняла глаза над ярко-розовой оправой очков.

Роуз ответила ей серьезным взглядом, и в ее зеленых глазах читался вызов.

– Это же мой день рождения, – напомнила она.

– Это ясно, но ведь мы пригласили наших мастериц «Нанук», а у нас – ты ведь знаешь – есть правило: никаких мужчин. У нас есть свой устав, и все подписались под ним, и ты тоже – забыла? Мы собираемся чисто женским составом.

– Разве нельзя сделать исключение? Ради дня рождения!

Лили поджала губы. Ей очень не хотелось отказывать Роуз. Ее дочь была самым неуправляемым существом на свете; если ей что-то было нужно, она прямо так и говорила. Недосказанность между ними объяснялась предстоящей операцией. Каждая просьба отдавалась горечью и страхом в сердце Лили: а что, если это последняя просьба дочери? Тем не менее она отрицательно покачала головой, напомнив себе, что она все-таки мать, а не пророк Судного дня.

– Нет, Роуз. Это будет непорядочно по отношению к остальным женщинам. Мы оставим доктору Нилу кусок праздничного пирога. Договорились?

– Не договорились, – послышалось в ответ.