Печаль на двоих - Николь Апсон Страница 110

— Марджори работала у моих друзей. — Похоже, слова ее не произвели на Нору особого впечатления, но ничего лучшего она придумать не могла. — Можно мне присесть рядом с вами?

Эдвардс пожала плечами и взяла протянутую ей чашку.

— Я не была знакома с вашей дочерью, но слышала, что она была необычайно талантлива.

— Неужто? Значит, вам известно больше, чем мне. Все мне рассказывают про какую-то Марджори, которую я знать не знаю. — Она горько рассмеялась. — И никто ни слова про Джо, как будто его жизнь не стоит и гроша.

Джозефина ничего не ответила. Нора была права: за последние дни отца Марджори едва упоминали. В эти дни скорби все вокруг с удовольствием клеймили Селию, возомнившую, будто она имеет право распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению, точно забыв, что и сами не без греха.

— Так кто же вы такая?

— Меня зовут Джозефина. И я… догадываюсь, что вы об этом подумаете… Я пишу книгу об Амелии Сэч и Энни Уолтерс. — Нора Эдвардс поставила на скамью чашку с кофе и поднялась, чтобы уйти, но Джозефина удержала ее за руку. — Я была знакома с Лиззи. Мы вместе учились в колледже в Бирмингеме, и я была там, когда она умерла. Мне кажется, что Лиззи стала еще одной жертвой преступлений Амелии и той огласки, что за ними последовала. И было немало других людей, чьи жизни разрушили ее криминальные деяния, и, как я полагаю, в первую очередь они разрушили вашу жизнь и жизнь вашего мужа. Именно об этом я и пишу книгу. Если вы не хотите говорить со мной, я не обижусь и оставлю вас в покое, но уйти должна я, а не вы. Пожалуйста, давайте поговорим.

— Случайно проходили мимо? — бросив взгляд на Скотленд-Ярд, ехидно спросила Эдвардс, но вдруг выражение лица ее изменилось, и Джозефина поняла: она отбросила подозрительность и решила остаться.

— Нечто в этом роде. Послушайте, миссис Бейкер, я не воображаю, что знаю хоть что-нибудь о вашей жизни или о ваших отношениях с мужем, но вам, должно быть, очень одиноко. Мне кажется, когда люди вместе переживают то, что пережили вы с Джо, их связывают такие узы, которые трудно разорвать, что бы ни случилось.

— Сейчас-то они разорваны, это уж точно. — Тон ее по-прежнему был агрессивен, но она уже смотрела на Джозефину с любопытством. — Поначалу я подумала: такое облегчение. Решила, что все теперь позади. Но какой же я была дурой. Вы, конечно, женщина умная и сказали всякие правильные слова, но знать-то вы наверняка хотите не про Джо, а про Амелию.

— А разве можно, не зная об одном из них, узнать про другого? Амелия, конечно, повлияла на всю его жизнь. Вам, наверное, все эти годы казалось, что она всегда рядом с вами.

— То, что он узнал про нее, его и сгубило, — сказала она так тихо, что Джозефина едва расслышала. — Если б не это, у нас, может, все когда-нибудь и наладилось бы, но он всю жизнь винил себя за то, что не остановил ее, пока еще не поздно было. Когда он услышал о повешении, она точно вернулась к нему, чтобы самой его мучить. Во сне или наяву, он то и дело будто видел, как ее казнят.

Джозефина вспомнила, что почувствовала, увидев новый эшафот. И что может быть ужаснее, чем представить любимого человека на виселице?

— Вам, наверное, рассказали то, что и всем остальным, — с горечью продолжала Нора. — Сказали, что все прошло безболезненно и быстро, Амелия была спокойна и до последней минуты держалась с достоинством. Другими словами, все прошло гладко, как по маслу. — Эдвардс рассмеялась. — Все было не так.

— Откуда вы знаете?

— У одного из палачей после казни начались неприятности — он стал пьянствовать, дебоширить и распустил язык. Говорили, что началось это с казни Сэч и Уолтерс, но я не знаю, правда это или нет. В любом случае до Джо стали доходить всякие слухи. Как нас с ним только не допекали, но эти разговоры были хуже всего. Я вам точно говорю: он так никогда и не оправился.

— А какие ходили слухи?

— Будто там творилось черт знает что такое. Никто из начальства тюрьмы не имел прежде дела с казнями, и они просто не знали, как со всем этим справиться. Как только к Амелии пришли палач и пара надзирателей и велели ей держать себя в руках, она принялась орать. Потом мимо ее камеры повели к эшафоту Уолтерс, и Амелия разошлась еще больше прежнего.

«А как, зная все это, — подумала Джозефина, — Эдвардс сама жила тридцать лет? Ведь именно благодаря ее показаниям Сэч и послали на казнь».

— Амелия просто с ума сходила от страха, а Уолтерс была спокойней некуда.

— Мне почему-то кажется, что женщина, которая спокойно идет на казнь, должна быть не в себе.

Эдвардс кивнула.

— Амелия не могла пройти и нескольких шагов до эшафота. Она едва держалась на ногах и почти теряла сознание. Надзирательницы должны были ее туда тащить. Никакого мира и покоя перед смертью не было — Амелия не стояла и не ждала себе преспокойно, пока дернут за рычаг. Палачам пришлось сунуть ее в петлю.

Джозефина попыталась представить себе ужас и стыд Амелии от того, что она умирает рядом с женщиной, которую возненавидела и с которой поменялась ролями — теперь Уолтерс чувствовала над ней свое превосходство.

— Наверное, это были самые длинные минуты ее жизни, — Джозефина, бросив взгляд на Нору Эдвардс, подумала: «Как она ни старается это скрыть, а казнь Амелии изводит ее по сей день; и только Богу известно, как она сказалась на Джейкобе». — А когда вы узнали об этом? — осторожно спросила писательница.

— Вскоре после казни. Соседи уж об этом позаботились. Палач проболтался, чтоб облегчить душу, но остальным, прежде чем рот открывать, не вредно бы подумать о тех, кто после Амелии остался. Она-то умерла, но мы-то были живы.

Джозефина тут же задалась вопросом: не причисляет ли Эдвардс и ее тоже к этим «остальным»? — но не стала долго размышлять над ним.

— Поэтому, наверное, и поднялся такой шум против казни женщин.

— Некоторых женщин. До пьяниц и проституток, что дошли до ручки, никому дела не было, но как только стали приговаривать за убийство женщин из среднего класса, люди начали говорить, что вешать их неправильно. Я что-то не слышала, чтоб особо шумели из-за Уолтерс. Не то чтоб я ее защищаю…

— Амелия требовала, чтобы вы отказались от ребенка, а вы от него не только не отказались, но еще и остались жить в их доме. Вы это сделали из-за Джейкоба, из-за Джо?

— Думаете, меня закидали предложениями? — В голосе Норы опять зазвучала прежняя язвительность. — У меня не оказалось выбора. Да и Джо я жалела, хотя, по его понятию, я Амелии была не соперница.

— А он никогда не просил вас лгать, чтобы спасти Амелию? — Джозефина никак не могла понять, почему Джейкоб прожил всю оставшуюся жизнь с женщиной, с такой убедительностью свидетельствовавшей против его жены, которую он якобы любил. — И если бы он попросил, вы бы это сделали?

— Я ему предлагала, но он отказался. Джо сказал, что не знает, как еще остановить ее. — Заметив изумление Джозефины, Нора поспешно добавила: — Нет-нет, он не хотел, чтобы ее повесили, — этого он никак не хотел. Но ни Джо, ни Амелия не думали, что такое случится. Он думал, что, если ее ненадолго посадят в тюрьму, она так перепугается, что бросит это занятие и они станут жить как жили прежде — втроем. Я не пытаюсь его оправдать: он вел себя как подонок и со мной, и с детьми, и если бы он не оказался таким ничтожеством, Марджори, наверное, была бы сейчас жива. Но ничто не могло его убедить, что это не он затянул петлю на шее своей жены.