Вкус крови - Елена Милкова Страница 11

– Дмитрий, – в кабинете появился начальник следственного отдела Спиридонов, – звонили из мэрии. Яковлев уже интересовался. Гнедин взял это дело под личный контроль. Так что мы под колпаком у Мюллера. В помощь к тебе поступают Панков и Калачева. Используй их на всю катушку.

Первой забила тревогу Маргарита Васильевна, мать Марины. Дочь никогда не доставляла ей тех хлопот, которые сваливаются на иных родителей: Марина не задерживалась, никуда не ходила, не предупредив родителей, а мысль о том, что дочь может взять и на три дня укатить неизвестно с кем на дачу денька эдак на три-четыре, показалась бы Маргарите Васильевне бредовой. Она ахала, читая в газетах статьи о нравах современной молодежи, но эти нравы всегда оставались за порогом ее дома.

Правда, когда Марина привела в дом жениха, он понравился не очень. Обычный парень, не о таком она мечтала для своей дочери. В ее воображении возникал высокий серьезный мужчина, пожалуй, постарше, но спортивный, подтянутый. И в то же время рафинированный интеллигент. С деньгами, конечно. Дипломат, известный ученый, лауреат…

Костя Сорокин разочаровал Маргариту Васильевну. Восторженный дурачок. Она пыталась отговорить дочь от этого брака, но, увидев, что Марина решительно настаивает на своем, смирилась.

В день рождения Кости Марина вдруг позвонила и попросила родителей не приезжать, а ближе к вечеру появилась сама – с каменным лицом и чемоданом в руках. Мать не знала, что и думать. Постепенно по капле удалось что-то вытянуть.

Маргарита Васильевна вскипела – как он смел так поступить с ее дочерью! И все-таки благоразумие взяло верх. Все они, мужики, мазаны одним миром… И поздно вечером она провела с дочерью беседу на тему «А стоит ли разрушать семью».

– Нет, мама, все кончено. И не уговаривай меня. Я знаю, что говорю.

– Но, Мариночка… Неужели ты хочешь остаться одна?

– Все оставлю ему. – Марина как будто не слышала слов матери. – И машину, и квартиру. Пусть живет.

Маргарита Васильевна смотрела на дочь в изумлении.

– Да ты что! Все поровну. Вы вместе зарабатывали…

– Не будем об этом, мама. Я знаю, что говорю.

Мать только покачала головой.

«Пройдет время, передумает. И вообще, с разводом не стоит торопиться. Вот найдет подходящую партию, тогда можно и развестись, ну и квартиру разменять, конечно», – размышляла Маргарита Васильевна, однако Марина твердо настаивала на разводе немедленном. Дело оставалось только за паспортом, забытым на даче.

«Может, и к лучшему, что он там, – думала мать. – Пока соберется съездить, глядишь, что-нибудь изменится».

Марина не сообщила родителям, что собралась на это снова вызвало бы разговоры, от которых она пыталась уйти.

Маргарита Васильевна начала волноваться, когда Марина задержалась с работы. Она даже позвонила Косте решив, что они помирились, но тот ничего не знал. Ночью, когда метро уже перестало работать, мать приняв валидол, начала обзванивать больницы и морги, однако ничего не выяснила.

– Надо заявить в милицию, – сказала она мужу в пять утра. – Звони.

Александр Илларионович послушно набрал «ноль-два». Его соединили с диспетчером, имевшим сведения о происшествиях, но тот ничего не смог сказать о Сорокиной Марине Александровне.

Рано утром вместо Педагогического университета Александр Илларионович вместе с супругой отправился в районное отделение милиции. Однако им не удалось продвинуться дальше дежурного, который объяснил встревоженным родителям, что заявление о розыске у них примут недели через две, не раньше.

– Ночью не пришла! – скривился он. – Засиделась у подруги, поехала на дачу с теплой компанией. Может быть, она уже сейчас дома.

– Нет, – пыталась убедить его Маргарита Васильевна, – вы не знаете нашу дочь. Это совершенно исключено.

– Да у нас что ни день приходят вот такие мамаши, – ответил дежурный. – Тоже уверяют, что это исключено. А потом через три дня появляются их загулявшие дочки. Еще чего – на каждую бэ розыск открывать.

Диканские вернулись домой.

Дмитрий Самарин сказал на летучке чистую правду. Ни в одном отделении милиции города не была зафиксирована пропажа молодой женщины, чьи приметы совпадали бы с приметами убитой.

24 Октября, пятница

Шакутин медленно брел по вокзалу. Торопиться некуда. Все, что мог, он уже совершил. Даже сдал отпечатки пальцев. Правда, это пришлось перенести на следующий день. Процедура оказалась не из приятных. Кроме пальцев пришлось давать отпечаток всей ладони.

«Что они, хиромантией заниматься будут?» – размышлял Кол, потирая едва отмытые ладони.

В милицейском туалете наблюдалось полное отсутствие мыла, горячая вода также не была предусмотрена, а потому руки Кола напоминали о работе трубочиста или кочегара.

Отмыв руки от краски в платном туалете. Кол почувствовал себя лучше.

Первый шок через сутки прошел, и начали возвращаться простые человеческие чувства. Первым из них оказался голод. Повинуясь ему, Шакутин направил свои стопы в буфет.

Народу было немного. Прошли те времена, когда в вокзальных буфетах стояли часовые очереди. Теперь пассажир средней руки предпочитает сам нажарить дома «ножек Буша», здраво рассуждая, что так они обойдутся раза в три дешевле.

Поэтому очередь состояла из одного человека. Перекупщик билетов по имени Серый брал пачку сигарет и бутылку «Балтики» номер четыре.

– Открой, будь добра'.

– Слыхал, в электричке-то? – спросила буфетчица.

– Это кто-то залетный, – отозвался Серый. – Убил, говорят, где-то между Школьной и Пятьдесят седьмым.

– Пятьдесят седьмо-ой? – протянула буфетчица. – Так тот участок глухонемые держат.

– Не-е, это уже тихвинцы. – Серый бросил на прилавок бумажку.

– Слушайте, нельзя ли побыстрее? – Кол успел отвыкнуть от очередей.

– Быстро только кошки кое-чего делают, – невозмутимо ответила буфетчица и, поплевав на пальцы, стала отсчитывать сдачу.

– Это кто-то левый. Попадись он тихвинцам, скотина… – не обращая на Кола ни малейшего внимания, продолжал Серый.

– Вам? – лениво спросила Зинуля.

– Ногу куриную с картошкой, салат, яйцо под майонезом, пирожок и… – Кол посмотрел на бутылку, из которой не спеша прихлебывал Серый, – и бутылку пива.

При слове «пирожок» неряшливая бабка, дремавшая на подоконнике, открыла глаза.

– Ну, беспредел, – Зинуля продолжала прерванный разговор, – как я теперь с дачи буду возвращаться?

– А ты меня с собой бери.

– Я бы взяла, да как бы муж не того… – захихикала буфетчица, которая навскидку годилась Серому в матери, и то при условии, что он был ее далеко не первым ребенком.