Ловцы душ. Исповедь - Елена Богатырева Страница 11

Два года назад погибла мама. Когда-то она была инспектором по делам несовершеннолетних, и они с отцом волновались каждый раз, если она задерживалась на работе. Это, конечно, не оперативная работа, но все-таки… А в последние три года перед пенсией ее перевели в управление. И они успокоились окончательно. Считали, что теперь ей ничего не грозит. А оказалось…

Автомобильная катастрофа, в которой ее крошечную «Оку» смял грузовик, произошла по ее вине. Водитель грузовика — молоденький мальчик — был в таком шоке, что долго не мог говорить членораздельно. По его словам, мать ехала по дороге так, словно выбирала, в кого лучше врезаться.

Она действительно выбирала. Перекресток, скорость и отказавшие тормоза. Даже в такой ситуации она думала прежде всего не о себе, а о людях. Крутанув в сторону от автобуса и миновав встречную машину, врезалась в бок мощного грузовика.

Когда отцу сообщили, он упал — нырнул за матерью в небытие. Обморок длился всего несколько секунд, небытие отвергло его, вытолкнув обратно, но безумный его порыв — в ту же минуту последовать за любимой — позволил ему там за что-то крепко уцепиться и выволочь на свет божий несколько маленьких смертей.

Первая касалась его тела. Отказали ноги. Он проклинал свое здоровое, никакими болезнями не подточенное тело, которое в такой ужасный момент, когда ее сердце остановилось навсегда, даже протестовать толком не сумело: умерло лишь наполовину. Тело предало его, стало обузой.

Доктора говорили «нехарактерно», «стационарное обследование», «неврологическая природа». Но слова докторов, посещавших отца в эти самые тяжелые первые дни, проплывали мимо и разбивались о мамин портрет на стене. Она смотрела оттуда на докторов, лукаво улыбаясь. А на отца — не смотрела… То ли фотограф попался неопытный, то ли что-то отвлекло ее в тот самый момент, когда полыхнула вспышка, но, с какой стороны теперь ни смотри на портрет, взгляд всегда был — мимо: убегающий, неуловимый. Тайная символика фотографии привлекала внимание отца куда больше советов докторов. В глубине души он надеялся на скорую встречу.

Вторая смерть касалась его души. Умерли все его желания. Целый месяц он даже с сыном не разговаривал. Лежал и смотрел в потолок, не понимая, какой смысл жить дальше…

Третья смерть… Если для отца гибель матери означала полную потерю смысла жизни, то для сына — ведь сыновья всегда переживают своих матерей, так заведено — это было только потрясением. В его жизни тогда уже был свой смысл — Марина. И заявление вот уже неделю лежало в загсе, и путевки на Кипр, куда собирались сразу же после отпечатывания события в паспортах, — куплены.

Они с Мариной так и не поженились. Костя сидел у постели отца, который целую неделю ничего не ел, молчал и смотрел в потолок. О дате регистрации брака он даже не вспомнил. До того ли ему было?

Разделить свое горе с Мариной он не мог. Они даже неприятностями не делились, а уж горем… Он не сумел сказать ей ничего вразумительного, она не сумела ни о чем спросить. Пожала руку, поникла, ушла. В комнате, где лежал отец, Марина была неуместна.

Когда горе, наконец, притупилось, Костя задумался о будущем. Первое, что следовало сделать, — уйти из университета и плюнуть на докторскую. В двух кварталах от дома он видел вывеску «Психологическая консультация». Дай бог, чтобы у них оказалась вакансия. Работать он сможет лишь по несколько часов в день. Отца нельзя оставлять одного надолго. Дальше нужно было купить гору крайне необходимых теперь вещей. Для начала хотя бы — кулинарную книгу. В первые же дни у плиты ему открылась истина, что для приготовления еды одних магических заклинаний недостаточно. Среди хлопот он успевал лишь изредка позвонить Марине. Пару раз они выпили кофе у него на кухне. И — все.

Через год, в первую годовщину смерти матери, Костя купил бутылку водки. Они выпили с отцом по стопке, посидели молча. А когда отец уснул, Костя ушел на кухню. Он впервые попытался реально оценить свое положение. Он не может жениться. Он не может привести Марину сюда, к больному отцу. Не может обречь ее на роль его сменной сиделки. Он не может объяснить ей, почему нельзя нанять медсестру, чтобы присматривала за отцом, а самим жить у нее, отдельно. Будущего у него нет, надежды его умерли, и он ничего не может с этим поделать. Костя достал стакан и к рассвету выпил почти всю бутылку. Утром болела голова, но боль эта не шла ни в какое сравнение с другой болью…

Он не знал, как сказать Марине… Впрочем, она ни о чем не спрашивала. Она отдалялась постепенно, словно боясь причинить ему лишнее беспокойство. «Сейчас она могла бы быть моей женой, — думал он, глядя ей вслед после коротенькой и пустой встречи. — Как бы это было?» Но тот другой мир, который недавно ждал его, распахнув свои объятия, теперь отвернулся, захлопнулся, не желая выдавать тайну своего счастливого бытия, оставляя его бедное разбитое сердце в полном неведении.

Вчера со дня смерти матери исполнилось два года. Он снова купил водки и снова допивал бутылку на кухне. Только на этот раз не терзался сомнениями. Теперь в жизни была полная определенность и никаких надежд. Да, он не позвал Марину, когда у него случилось горе. Но ведь и сама она не пришла. К чему лукавить? Кто бы ее выгнал, если бы захотела? А значит… Он пил тупо, быстро вливая в себя за стаканом стакан, вылил остатки в раковину и лег спать. И надо же такому случиться, чтобы на следующий день отцу стало плохо! Костя чувствовал себя омерзительно…

* * *

После ухода врача Костя занервничал. Фельдшер — это, конечно, прекрасно. Но ведь отец ни за что не подпустит его к себе.

В дверь позвонили. Вот олух, выругал фельдшера Костя. Дверь открыта, а он названивает! И резко распахнул дверь…

На пороге, опустив голову, стояла девушка в зеленом халате и накинутом на плечи плаще.

— Здравствуйте, — сказала она, проходя мимо изумленного Кости, которому совсем не пришло в голову, что если слово фельдшер — мужского рода, то это вовсе не означает, что он непременно мужчина. — Где можно помыть руки?

И не успел Костя ответить, как она сама нашла ванную и скрылась за дверью.

— Костя, кто там? — недовольно крикнул отец. — Опять врачи?

— Нет, папа, это ко мне! — ответил Костя из коридора и юркнул за девушкой в ванную, надеясь договориться о дальнейших совместных действиях.

Два метра ванной не оставляли места для маневров. А потому девушка, обернувшись, ткнулась Константину в грудь, отступила на полшага — дальше было некуда, и вскинула голову.

Лицо ее было мокрым, вероятно, только что умылась, и слегка покрасневшим — очень похоже, что от слез. Костя как-то вдруг позабыл, что ему нужно. Стоял и молчал.

Пауза затягивалась, и Лариса насторожилась:

— В чем дело?

Костя приложил палец к губам и потянул ее за руку на кухню.

— Папе нельзя говорить, что вы врач. Иначе он вас не пустит.

Он приготовился к возражениям, но Лариса кивнула:

— Я в курсе. Тамара Петровна вкратце обрисовала ситуацию. Но, может быть, я попробую сначала убедить его?