Царство черной обезьяны - Анна Ольховская Страница 11

Левандовские подкинули меня до дома. Не в смысле – положили на растянутое одеяло и подкинули вверх, а подвезли на своей машине. Несколько раз звонил Сергей Львович, надеясь затянуть меня к ним в гости, но я слишком вымоталась сегодня. Да и дочка почти весь день без меня, как-то она там? Благодаря своим способностям Никуська вполне могла почувствовать неладное. Она ведь тогда, после «смерти» Лешки, держала ментальную связь не только с отцом, но и со своим лохматым нянем, Маем. А мы с ней вообще, по-моему, неделимы.

Или это было раньше, пока девочка была слишком мала и нуждалась в энергии мамы? А теперь чем старше Ника становится, тем лучше учится управлять своими способностями и становится достаточно сильна, чтобы обойтись без подпитки?

Поживем – увидим. А пока надо придумать правдоподобное объяснение угвазданной кровью одежде. Я могу, конечно, пронести незаметно пакет с грязными вещами в свою комнату, а потом втихаря постирать их, но как сейчас объяснить Катерине, почему я вернулась домой в чужой одежде? Она ведь у нас зоркий сокол, у нее ни одна мелочь не останется незамеченной, а себя я, при всем желании, к мелочи отнести не могу.

Ладно, посмотрим по ситуации. Может, Катерине и стоит рассказать про Мая, но при условии, что она Лешке не проболтается о всех нюансах освобождения пса.

А вот кстати – почему сегодня мой драгоценный супруг ни разу не позвонил? Обычно, находясь на гастролях, Майоров на связи два-три раза в день. И если даже он звонил на домашний телефон, то мне – ни разу. Ну, свинидзе, погоди! Если до вечера не проявишься, мстя моя будет изощренной и коварной.

Я тихонечко открыла входную дверь своим ключом, сняла топотливые ботинки, надела мягкие тапочки и, проклиная предательски шебуршащий пакет с грязными вещами, на цыпочках направилась к спальне.

Ну вот, я же говорила – мышь не проскочит! А тут довольно упитанный хомяк в тапочках, громко сопя и шурша пакетом, ползет.

– Анна! – грохнуло за спиной, пакет, воспользовавшись моей секундной растерянностью, выпрыгнул из рук и, негодяйская скотина, вывернул содержимое на пол.

– Фу ты, Катерина, чего ж так орать-то? – Я попыталась заслонить собой неаппетитную кучу ветоши, но было поздно.

Куртка, считавшая себя, видимо, наиболее униженной и оскорбленной, мстительно распласталась на полу. А если учесть, что эта предательница изначально была приятного нежно-зеленого оттенка, бурые пятна засохшей крови смотрелись на куртке особенно устрашающе.

Возмущение на круглом краснощеком лице нашей домоправительницы было моментально изгнано искренним волнением. Катерина всплеснула могучими дланями и, сотрясая пол, бросилась ко мне:

– Аннушка, деточка, что случилось? Ты попала в аварию, да? А я еще удивилась, почему о сломанной машине мне сообщают Левандовские. Господи, кровищи-то сколько! – Губы бабы Кати задрожали, свекольный румянец отправился вслед за возмущением, и меня начали осторожно, но при этом весьма тщательно ощупывать. – Скажи честно, где болит? И вообще, почему ты здесь, а не в больнице?

– Катерина, – я невольно хихикнула – щекотно ведь, – тише говори, хорошо? А то Ника сейчас прибежит, испугается, увидев вещи.

– Не прибежит, – перешла на шепот домоправительница, – она спит еще.

– Как? Ведь уже почти шесть вечера!

– Да она сегодня весь день вялая какая-то, хнычет, капризничает. Вот я и уложила малышку сразу после обеда, она уснула мгновенно. И вообще, не уводи разговор в сторону. – За время произнесения этой тирады меня быстренько препроводили в спальню и аккуратно усадили на кровать. – Отвечай сейчас же, почему ты не в больнице?

– Я там была, почти три часа просидела. – Вижу, придется признаваться.

Иначе ведь и раздеть может, чтобы убедиться в отсутствии тяжелых травм и повреждений. Не то чтобы я стеснялась очень, но когда наша баба Катя входит в раж, ее подопечные, независимо от возраста и социального статуса, превращаются в неразумных младенцев. Может и памперсы попытаться надеть, прежде чем выйдет из своего ража.

– Просидела она! – Так, надо поторопиться, меня уже укладывают, подсовывая под спину три подушки. – Не сидеть надо было, а лечиться!

– Так я и ждала, пока Мая лечили.

– Какого еще Мая-шмая… Что?! – Кровать, выдержавшая в этой спальне многое, вскрикнула от неожиданности.

Потому что то многое, что выдерживала наша кровать, ни в какое сравнение не шло с обрушившимся на беднягу со всего размаха могучим седалищем. Наша баба Катя в свои шестьдесят лет – дама весьма ядреная и крепкая. Настоящая казачка, в общем. Причем хохлатая. Или хохловая? Из украинского казачества которая.

– Май? Наш песик нашелся? Так что, эта кровь – его?! – Южный темперамент, что тут скажешь. Вот и слезы хлынули полноводным потоком.

– Успокойся, теперь все будет хорошо. Он поправится. – И я вкратце рассказала о сегодняшнем происшествии.

И хорошо, что вкратце. А еще хорошо, что мои вещи Катерина сложила обратно в пакет.

Потому что послышался топот маленьких ножек, и в спальню вбежала разрумянившаяся после сна Ника:

– Мамсик! Ты где была так долго?

– Машину ремонтировала. – Я подхватила на руки теплое тельце, и мы устроили обнимашки. – Перепачкалась вот вся, пришлось просить тетю Алину дать мне свою одежду.

– А твоя где?

– Там, в мешке, – как можно небрежнее кивнула я.

Ника мельком глянула на пакет, который медленно удалялся из комнаты, прижатый к груди бабы Кати, снова потянулась ко мне, но вдруг замерла. Взгляд девочки стал сосредоточенным, она словно прислушивалась к чему-то. Потом спрыгнула с маминых коленей, подбежала к Катерине и требовательно протянула руки:

– Баба Катя, дай!

– Что тебе, детонька?

– Дай мешок!

– Зачем? Там грязные вещи, испачкаешься.

– Я хочу посмотреть!

– Ника! – Я встала с кровати и подошла к дочери. – Что еще за капризы? Нечего тебе там копаться, баба Катя права.

– Мамсик! – Малышка от нетерпения даже подпрыгивала, пытаясь дотянуться до высоко поднятого пакета. – Мне надо! Там… Там Май!

– Где Май? – Ну вот и попробуй утаить что-нибудь от ребенка-индиго. – В пакете?

– Нет! – Дочка начала злиться. – Я что, совсем глупая, да? Май в этот пакет не поместится, потому что он очень большой. Но… Мама, я не могу рассказать правильно, но он там! И… И ему больно сейчас! Дай, баба Катя-а-а-а!