Грехи волка - Энн Перри Страница 11

Девушка часто сталкивалась с достаточно нелепыми вопросами – ведь большинство англичан не представляли, что такое война, и знали о ней лишь из газет. Хотя в последнее время пресса получила гораздо больше возможностей для критики или высказывания собственных суждений, газеты все еще давали очень слабое представление об ужасах реальности.

– Я пробудила в вас тяжелые воспоминания? – извиняющимся голосом спросила старая леди.

– Нет-нет, – больше из вежливости, чем искренне, возразила Эстер. Ее воспоминания оставались живыми и яркими, но у нее не часто появлялось желание возвращаться к ним. – Боюсь, что все это достаточно скучно. Я так много пережила, что постоянно вспоминаю о плохом и совершенно не думаю о тех мелочах, которые могли бы сделать мой рассказ занимательным.

– Мне не нужен продуманный бесстрастный репортаж, который можно найти в газете, – решительно тряхнула головой ее собеседница. – Расскажите мне о ваших впечатлениях. Что вас больше всего поразило? Самое хорошее и самое плохое? Я имею в виду, конечно, не людские страдания, а ваши собственные переживания.

Вагон равномерно постукивал на рельсах, и в этом ритме было что-то успокаивающее.

– Крысы, – без колебаний откликнулась Лэттерли. – Звук падающих со стен на пол крыс. И когда просыпаешься от холода. – Вспыхнувшее при этих словах яркое воспоминание было острее живых впечатлений настоящего, оно заглушило ощущение тепла, идущего от грелки в ногах. – Если, поднявшись, начинаешь двигаться и занята делом, то еще ничего, но когда просыпаешься среди ночи и не можешь опять заснуть из-за холода, какой бы усталой ты ни была… Вот это запомнилось мне больше всего. – Она улыбнулась. – Проснуться в тепле, на белых простынях, слушать шум дождя снаружи и знать, что ты одна в комнате, – это замечательно.

Мэри радостно рассмеялась:

– До чего же необъяснимая вещь – память! Достаточно какой-то мелочи, чтобы перенести тебя в прошлое, казалось бы, давно забытое. – Она откинулась на диване, лицо ее прояснилось, а взгляд начал блуждать где-то далеко. – Знаете, я ведь родилась через год после падения Бастилии.

– Падения Бастилии? – удивилась сиделка. Миссис Фэррелайн не смотрела на нее, погруженная в воскресшие перед ней видения:

– Французская революция. Людовик Шестнадцатый, Мария-Антуанетта, Робеспьер…

– А! Ну да, конечно…

Но Мэри по-прежнему была занята своими мыслями:

– Какое это было время! Император держал под пятой всю Европу. – Голос ее прерывался и был едва слышен сквозь стук колес по рельсам. – Он был всего в двадцати милях, за проливом, и только флот отделял его войска от Англии – ну и, конечно, от Шотландии. – Ее губы тронула улыбка, а лицо, несмотря на морщины и седину, просветлело, словно прошедшие годы вдруг исчезли и в старом теле внезапно воскресла молодая женщина. – Помню наше тогдашнее настроение. Мы со дня на день ожидали вторжения. Все взоры были устремлены на восток. Мы все дежурили на береговом обрыве, готовые зажечь сигнальные огни, как только первый француз ступит на берег. Мужчины, женщины, дети по всему побережью были на страже, держа под рукой самодельное оружие. Мы все сражались бы до последнего, отражая вторжение.

Эстер сидела молча. На протяжении всей ее жизни Англии ничто не угрожало. Она могла представить, каково это – жить в страхе, что вражеские солдаты будут топтать твои улицы, жечь дома, разорять поля и фермы, но это была лишь воображаемая картина, не имеющая ничего общего с реальностью. Даже в самые худшие дни в Крыму, когда союзная армия терпела поражения, девушка знала, что сама Англия в безопасности, недосягаема и, если не считать небольших лишений, преимущественно бытовых, войной не затронута.

– Газеты печатали на него ужасные карикатуры. – Пожилая дама на мгновение улыбнулась шире, но сразу стала серьезной и даже вздрогнула. – Матери пугали непослушных детей тем, что их заберет «Бони». Они говорили, что он ест маленьких детей, а на картинках его изображали с огромным ртом, с ножом и вилкой в руках, с Европой на тарелке.

Поезд резко замедлил ход, преодолевая крутой подъем. Мужской голос прокричал что-то неразборчивое. Послышался свисток.

– Позже, когда у меня уже были собственные дети, – продолжала Мэри, – шаловливых ребятишек пугали рассказами о Берке и Хэйре. Странно, не правда ли, насколько более зловещими эти истории выглядят теперь? Двое ирландцев, начавших с продажи врачу трупов, на которых он обучал студентов анатомии, потом занявшихся разорением могил и кончивших убийством…

Поезд вновь начал набирать скорость. Миссис Фэррелайн с любопытством взглянула на Эстер:

– Почему убийство с целью расчленения трупов потрясает гораздо больше, чем убийство ради ограбления? Когда в двадцать девятом году все это открылось, Берка повесили. А Хэйра, представьте – нет! Насколько мне известно, он жив до сих пор! – Она вздрогнула. – Помню, много позже у нас таинственным образом исчезла служанка. Мы так никогда и не узнали, куда она девалась – скорее всего, удрала с каким-то дружком. Но все слуги были, конечно, убеждены, что ее похитили Берк и Хэйр и где-то разрезали на куски.

Женщина поплотнее завернулась в шаль, хотя в вагоне не стало холоднее, а ноги обеих путешественниц, уютно укрытые одеялами, покоились на грелке.

– Элестеру тогда было лет двенадцать. – Старая леди прикусила губу. – А Уне – семь. В этом возрасте дети охотно прислушиваются ко всяким страшным рассказам и уже понимают их смысл. Однажды поздним зимним вечером была ужасная буря. Я услышала гром и поднялась, чтобы взглянуть, все ли в порядке. Я нашла их обоих в комнате Уны, сидящими под одеялом, с горящей свечой. Мне сразу стало понятно, что произошло. У Элестера иногда случались кошмары. И он пришел к сестре в комнату, будто бы для того, чтобы проверить, не случилось ли с ней чего-либо, а на самом деле потому, что ему самому было спокойнее рядом с ней. Она тоже была напугана. Я до сих пор помню ее лицо, бледное, с широко открытыми глазами. И все же она, чтобы успокоить брата, объясняла ему, что Берка повесили и что он, без сомнения, мертв. – Мэри издала короткий сухой смешок. – Дочка описывала все в деталях – это она умела!

Медичка живо представила себе эту картину. Двое детей, сидящих рядом – причем каждый из них старается успокоить другого – и еле слышным шепотом рассказывающих страшные истории о похитителях трупов, о разорителях могил, о тайных убийствах в темной чаще и об окровавленном столе, на котором совершается расчленение. Такие воспоминания таятся в глубине, быть может, в подсознании, но они обладают живостью, которой лишены впечатления более поздние. У нее с братом Чарльзом таких моментов не было. Сколько Эстер себя помнила, он всегда был зазнайкой. Вот с Джеймсом у них были общие секреты и общие проделки. Но Джеймс погиб в Крыму.

– Простите, – прозвучал тихий голос миссис Фэррелайн, прервавший размышления девушки. – Я сказала что-то, что расстроило вас. – Это был не вопрос, а утверждение.

Мисс Лэттерли удивилась. Она не представляла, что Мэри так хорошо улавливает ее чувства и настроение.