Наркомэр - Николай Аникин Страница 11
Наркомэр - Николай Аникин читать онлайн бесплатно
Резидент тих и послушен. Его шаг на взбитом песке почти не слышен. Конь не страдает расстройством зрения или памяти. Если понадобится, он вовремя унесет хозяина.
Михалыч проехал мимо сараев, углубился в огороды и стал разглядывать постройки с тыла через оптический прицел. Ни огонька кругом, ни фигуры человеческой. Даже звуков не слышно, кроме напряженного стрекота кузнечиков.
В шубе, да по летнему времени давно сделалось жарко, но полковник не снимал ее. Лежать в мокрой траве или на сырой земле лучше в ней, чем без нее. Это он давно усвоил. Крутом по-прежнему никого, и полковник направил коня в огороды и вскоре вернулся к исходному рубежу: в банях и погребах пусто — иначе рядом была бы охрана. Однако ее не было. Во всяком случае, она себя никак не обозначила.
Вернувшись, пошел опять вдоль Шанхая.
Вот и забор церковный мутнеет вблизи. Постройки на этом месте заканчивались.
— Ты чо, дядя, потерялся? — вдруг треснул голос за углом. Дорогу преградили две тени. — Проезжай мимо. Чо ты здесь трешься! — Двое парней уже стоят у коленей, хватаются за сапоги.
Конь пугливо дернулся. Кожемякин потянул за собой винтовку и тут же опустил в переносье тому, что был слева. Тот охнул и упал, хватаясь за лицо. У второго руки бегали в полах собственной куртки в поисках чего-то, но не находили.
Одним движением Кожемякин дернул на себя эфес шашки и тут же ударил мужика плашмя в темечко — некогда размахиваться. Тот не стал охать. Повалился беззвучно в лопухи.
Пришлось слезать с коня. Оба парня лежали трупами, без движений. В карманах у одного оказался сотовый телефон. У второго было пусто. От обоих несло стойким трехдневным перегаром.
Кожемякин готов был уже пожалеть «убогих»: налили шарики и решили поиграть на нервах. Он взглянул на сарай и тут только понял. Эти оба вышли не из-за угла вовсе, а из двери. Сарай настежь распахнут, раздается сытое хрюканье.
Полковник шагнул внутрь и включил фонарь, готовый рубить направо и налево. За перегородками вдоль стены смотрели сонные свинячьи глаза. Свинья с белыми поросятами и двое подсвинков в углу.
В конце виднелся открытый проход. Возможно, это был выход в огород. Кожемякин выключил свет и вышел через него из сарая. Действительно, там оказался огород. В нескольких метрах от выхода стояло еще одно сооружение. Это могла быть баня. Михалыч приблизился к двери и, снова включив фонарик, осторожно потянул на себя ручку. И тут же увидел: на лавке, рядом с бочкой сидит мать. У нее был вид обреченного существа.
— Мама…
— Сынок.
— Идем скорее отсюда, мама…
Они вышли тем же путем, не закрывая дверей. Парни отдыхали в тех же позах и добавки не требовали.
— Пусть живут, — вслух подумал полковник. — Может, они даже одумаются и перестанут…
Посадив мать на коня, взял в руки повод и повел за собой. Только бы не свалилась сверху.
— Не упадешь, мама?
— Я всегда знала: господь милостив, он спасет… — говорила радостно мать, не отвечая, и поправляла на себе полушубок. Ее знобило от испуга.
«…Полость медвежья лежит на снегу. От холода трещат деревья. Снежная пыль блестит на солнце. Шкура вмялась в снег под коленями князя…
«Аз, Тоян Эушта, даю шерть государю своему…»
Три служилых человека замерли рядом, стоят не шелохнувшись. Один из казаков держит над непокрытой головой князька саблю. На острие хлебушек посоленный вздет. Другой казак торжественным голосом читает строки клятвенной записи, третий переводит их…
Тяжкий зимний путь позади. Позади Москва с ее белым царем Борисом. Как бы ни был тяжек путь, как бы ни были тягучи раздумья, все преодолел Тоян. Царь принял поклонных соболей, да горностаев, да бобров добрых. В ответ одарил английским сукном, рисунчатой шелковой тканью, тафтой венецейской. А под конец повелел, чтоб в их земле в Томи поставити город и от их недругов от дальних земель всем оберегати, чтоб до своего государева указу имати не велети, а их беречи и льготить во всем.
Следом поехало санной дорогой царево послание в Сургут: «От царя и великого князя Бориса Федоровича всея Русии в Сибирь, в Сургутский город Федору Васильевичу Головину да голове Гаврилу Ивановичу Писемскому. Бил нам челом Томские земли князек Тоян, чтоб нашему царьскому величеству его Тояна пожаловати, велети ему быти под нашею высокою рукою и велели бы в вотчине его в Томи поставити город. А место де в Томи угоже и пашенных людей устроити мочно, а ясачных де у него людей триста человек. И как де город поставят, и те де все ясачные люди придут к нашему царьскому величеству, и ясак учнут платити. А которые будут около того города наши непослушники и он, Тоян, учнет про них сказывати и приводити их под нашу царьскую высокую руку…»
Тояну жарко от присяги.
«А буде мы, эуштинские люди и я, Тоян, не учнем великому государю служить и прямить и во всем добра хотети, нам бы за нашу неправду рыбы в воде и зверя в поле, и птицы не добыти, и чтоб нам за нашу неправду с женами и детьми и со всеми своими людьми помереть голодной смертью… и чтоб нас, за нашу неправду государская хлеб и соль по воде и по земле не носила…» — и взял с сабли хлеб. Закусил несколько раз, приложил руку к сердцу.
Потом, воздев руки кверху, сказал решительно:
— А не сохраню слово, ссеки мне голову, острая сабля!
— Аминь! — второй казак поднес Тояну бумагу — руку приложить. Указал, куда следовало. Тоян нарисовал родовое клеймо, надел шапку и пошел следом за Головиным, гордый и прямоплечий, — только вороные волосы посверкивали в лучах морозного солнца, выбиваясь из-под шапки…»
Шура Хромовый, с трудом дочитав страницу, отшвырнул книгу. Опустил ноги с дивана, сел, задумался, таращась по сторонам. Человек тороплив и безогляден. Лишь сидя на горшке либо утром на кровати, вдруг осознает он: жизнь пролетела. Незаметно, исподволь, сразу. Шура потерянно смотрел в пол.
Шура Хромовый был мэром Ушайска. В миру — Куликов Александр Ильич, пятидесяти двух лет от роду, невысокого роста, сухопарый мужик.
Хромовый пришел во власть несколько лет назад и сидел в кресле второй срок. «Вторая ходка у меня», — ехидно улыбался он, выставляя напоказ фарфоровые зубы, вставленные взамен вдруг ставших немодными золотых коронок. Однако властью этот господин был облечен еще раньше, когда его, молодого, но раннего, поспешно выбрали вором в законе. Собравшиеся торопились. Их спешка была понятной и оправданной: государство в семидесятых направо и налево, используя безжалостную тактику, кромсало преступный воровской мир — в особенности его верхушку, воров в законе.
Потом все удивлялись, как в те времена удалось выжить. Из нескольких тысяч воров в законе вскоре осталось несколько сотен. Их окружали тотальной пропагандой: «Профессиональная преступность в СССР будет ликвидирована». И сажали в колониях с осужденными, имеющими огромные сроки за преступления против жизни и здоровья. Благодаря такому соседству численность профессионалов заметно поредела. Ломались десятилетиями налаживаемые связи, рушились незыблемые традиции, построенные на понятиях. Подошло время, когда официальная пропаганда наконец заявила: «С профессиональной преступностью в нашей стране покончено!»
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments