Не мешайте палачу - Александра Маринина Страница 11

– Представьте себе. Мало того, что уголовница, так еще иактриса. Впрочем, актрисой я стала раньше, чем загремела на нары.

– Я думал, вы частный детектив или что-то в этом роде.

– Надо же, оказывается, голодание благотворно сказывается наумственной деятельности. Вы еще о чем-то думаете. А я, черт вас возьми, ПавелСауляк, думаю только о том, как бы замылить глаза вашим преследователям и недать им поднять на вас руку. И было бы очень неплохо, если бы вы тоже думалиименно об этом, а не о моей печальной биографии. Кстати, имейте в виду, что подокументам я ношу вашу фамилию.

– Зачем? Для чего это нужно?

– А вы подумайте. Раз вы такой принципиальный и не хотитеесть, так хоть подумайте. Ладно, выйдите из спальни, мне нужно переодеться.

Павел вышел. Настя быстро стянула брюки и свитер, достала изшкафа колготки, мини-юбку и трикотажную майку с глубоким вырезом. Вид у нее вэтом наряде был дешево-потаскушечный, но с этим придется смириться. Она досталакосметичку и добавила яркости спокойному дневному макияжу.

Сауляк ничего не сказал по поводу ее внешнего вида, и Настяоценила его сдержанность. Она была сама себе противна. Герман Валерьянович былтут как тут, только они переступили порог ресторана. Вечером публика здесь быладругая. Наряду с обитателями гостиницы, спустившимися просто поужинать, можнобыло увидеть и «крутых», и «деловых», и местных проституток – полныйресторанный набор среднего пошиба. В зале стоял ровный гул, но Настя знала, чтов восемь часов начнут работать музыканты, и тогда от шума и грохота будет ужене спастись. Но ей придется это выдержать, как приходилось выдерживать два дняперед этим.

Она взяла у официантки меню и не открывая протянула Павлу.

– Сделайте заказ, будьте любезны.

– Но я не знаю ваших вкусов, – возразил он, пытаясьвернуть ей меню.

– А я не знаю ваших. Не спорьте, пожалуйста. Мне казалось,мы с вами договорились.

Официантка стояла рядом, держа наготове карандаш и блокнот,и Настя злорадно подумала, что в ее присутствии Сауляк выпендриваться не будет.Какой бы ни был у него неуступчивый и тяжелый характер, но раз он был агентомгенерала-комитетчика, то должен четко представлять себе ту черту, до которой ещеможно любоваться собственной сложностью и неординарностью, а после которой –уже нельзя, иначе получится во вред делу. Присутствие постороннего человека –официантки – и было этой чертой. Павел сделал заказ, почти не раздумывая,закрыл меню и отдал его официантке.

– Теперь не обессудьте, если что не так, – произнес он,когда девушка отошла. – Вам придется есть то, что принесут.

– Съем, – Настя пожала плечами. – В отличие от вася всеядна и неприхотлива. Просто удивительно, что за два года в зоне вы сохранилиравнодушие к еде. Ну-ка посмотрите, где там мой Ромео? Не пришел еще?

– Нет, – ответил Сауляк сразу же.

«Попался, – подумала Настя. – Ты бы хоть радиприличия зал оглядел. Теперь понятно, что ты искал глазами Короткова с тойсамой секунды, как мы только вошли в ресторан».

На этот раз Сауляк съел все, что было заказано, но делал онэто с таким видом, словно отбывал каторгу. Или он действительно не испытывалголода, или притворялся, но зачем нужна эта игра, Настя не могла понять.

Ровно в восемь часов на эстраду вышли музыканты. Певица,одетая в какое-то немыслимое платье черного цвета с металлическими заклепками,поднесла к губам микрофон и начала петь на русском языке известную французскуюпесню. Голосок у певицы был хиленький, и владела она им плоховато, нопопулярность мелодии сделала свое дело, и на пятачке перед эстрадой сразу женачали переминаться с ноги на ногу танцующие пары. Настя задумчиво курила,глядя на них, и вполголоса напевала ту же самую песню, только на языкеоригинала.

– Вы же говорили, что не знаете ни одного иностранногоязыка, – не удержался Сауляк.

«Второй раз попался, – сосчитала Настя. – Прогрессналицо».

– Я сказала неправду, – ответила она, безмятежноулыбаясь и глядя в лицо Павлу. Ей хотелось поймать его глаза, но они все времякуда-то ускользали.

– Зачем же? Какой смысл в этой лжи?

– Меня это развлекает. А вы имеете что-нибудь против?

– А все остальное – тоже ложь? И срок за мошенничество, иновая роль?

– А вот этого я вам не скажу. Во всяком случае, пока. Судяпо всему, вы еще не научились отличать правду от лжи.

– А вы? Научились?

– Давно, – рассмеялась Настя. – Если ваминтересно, я как-нибудь расскажу вам, как это делается. А сейчас я попрошу васпойти со мной танцевать.

– Я не танцую, – быстро ответил Сауляк.

– А меня это не интересует. Это вы можете рассказыватьдевушке, которая вам не нравится, но хочет, чтобы вы с ней потанцевали. А когдая прошу, вы должны вставать и идти со мной. Более того, я попрошу вас бытьласковым со мной до такой степени, чтобы это бросалось в глаза окружающим. Вампонятно?

– Это исключено. И не просите.

– Вы что-то путаете, Павел Дмитриевич, – сказала оналедяным тоном. – Опасность угрожает вам, а не мне. И слушаться должны выменя, а никак не наоборот. Я вам скажу, что мы с вами сейчас будем делать. Мыбудем танцевать, потом вы обнимете меня и поцелуете, а я дам вам за это поморде, после чего мы спокойно вернемся за столик, возле столика вы поцелуетеменя еще раз, чтобы все видели. И только потом мы сядем. Вы все запомнили?

– Я не буду этого делать, – глухо сказал Сауляк,откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и закрыл глаза.

– Вы будете это делать, потому что так нужно. И если вы непонимаете, зачем это нужно, мне придется вам объяснять, хотя это не очень-топрилично – объяснять такие примитивные вещи человеку с вашей биографией и вашимопытом.

– Что вы хотите сказать? – спросил он, не открываяглаз. – О каком опыте вы говорите?

– Об опыте работы с Булатниковым.

– Я не намерен это обсуждать. Тем более с вами.

– Прекрасно. Я тоже не хотела бы затрагивать эту тему, но выменя вынудили. Поэтому как только закончится перерыв, мы с вами пойдемтанцевать и разыгрывать спектакль.

– Я не буду вас целовать.

«Отлично. Значит, танцевать ты уже согласен. Еще один шаг напути прогресса».

– Вам придется.

– Нет.

Настя протянула руку и ласково погладила его пальцы. Векиего дрогнули, но глаза остались закрытыми.

– Пашенька, – сказала она тихим и необычно мягкимголосом. – Пожалуйста, милый, сделай это. Ради меня. Я очень тебя прошу.

Веки приподнялись, между редкими ресницами мелькнулиослепительные полоски белков, щеки, казалось, ввалились еще глубже, но губычуть заметно шевельнулись в слабом подобии улыбки.