Спелое яблоко раздора - Марина Серова Страница 11

— А что же вы делаете в этой ситуации? — не удержалась я.

— Выгляжу чистеньким? — ухмыльнулся Пантелеев. — Конечно, я не ангел, но мне от Алекса ничего не достается. Мы с ним дружили двенадцать лет, но десять лет назад наши интересы совершенно разошлись. Я бросил Литинститут, в котором мы с ним познакомились, и поступил в медицинский. С тех пор единственное, что нас связывало, — это дружба, — закончил он с милой улыбкой.

— А почему вы бросили Литературный?

— Муза ушла, — спокойно ответил Пантелеев. — Писал в молодости стишки, а потом все, как отрезало. Это случилось после аварии, в которую мы вместе с Алексом попали. На мотоцикле ехали после вечеринки, врезались в столб, у меня были множественные переломы и сотрясение мозга, у Алекса — перелом двух ребер. Правда, на нас это по-разному подействовало: ему только на пользу пошло, а мне… Но я не жалею, я тоже кое-чего добился, — кисловато улыбнулся Игорь Владимирович. — Как-никак доктор наук. Нет, не жалею о той ночи.

— А кто управлял мотоциклом?

— Он, — сказал Пантелеев. — Татьяна Александровна, не думайте, что я его за это виню. Скорее наоборот. Ну, был бы еще один никому не нужный поэт, а стал нужный многим людям врач. Сами посудите, разница огромная. Я себя чувствую востребованным. А сколько выпускников Лита остаются никому не известными? Таких, как Алекс, — единицы.

— Понятно. — Мы немного помолчали. — А что скажете насчет Белостокова и Гафизова?

— У Сережи иногда получаются сильные стихи, как мне кажется, но в большей степени неровные. Он мало себя этому отдает, все словно бережет для чего-то. А что касается Артура, так тот тоже, как и я, не доучился, бросил на третьем курсе, ушел в бизнес. Теперь он стал владельцем строительной фирмы. Но, между нами, стихи пописывает до сих пор. Сейчас, кстати, готовится сборник со вступительной статьей Алекса. Полагаю, в данный момент это Артуру только на пользу пойдет. Реклама у него — обзавидуешься. Вот еще один повод…

— Разве это повод? — не смогла не удивиться я.

— Не скажите, Татьяна Александровна, — мягко возразил он. — Порой такие, казалось бы, мелочи могут быть самым настоящим поводом.

— Игорь Владимирович! Вы ответили на все мои вопросы, несмотря на то, что я их практически не задавала. На все, кроме одного. — Пантелеев выразительно выгнул седые брови. — Скажите, давно ли Высотин взял псевдоним? И почему об этом не знают даже Белостоков с Гафизовым?

— Давно взял, — улыбнулся Пантелеев. — Еще в институте. Поменял фамилию в документах, взяв материнскую девичью.

— Спасибо за исчерпывающую информацию. Пожалуй, это все, что я хотела узнать, — вежливо поблагодарила я.

— Не за что, — улыбнувшись, проговорил Пантелеев. — Я только наметил круг. А что касается… способа, тут мне тоже есть о чем сказать.

— Слушаю.

— Как вы полагаете, как сыщик, что могло заставить Алекса воспользоваться удавкой? — Его интеллигентное худощавое лицо стало строгим.

— Позвольте переадресовать вопрос, — вежливо предложила я.

— Подумайте над возможностью шантажа. Мне это кажется самым вероятным. Хотя я и представить не могу, чем именно можно было шантажировать Алекса. И еще одно, немаловажное, наверное: он был болен. Рак.

— Что же вы сразу не сказали? — ахнула я.

— Вы думаете, это меняет дело? — удивился Пантелеев.

— И еще как!

— Сомневаюсь, Татьяна Александровна, — печально произнес тот. — Потому что форма рака была легкая, и он смело мог прожить еще десяток лет. Вряд ли это могло послужить поводом к самоубийству. Поэтому, уверен, причину искать нужно в другом.

Я помолчала, потом с позволения Игоря Владимировича закурила и наконец решилась задать самый щепетильный вопрос:

— А если это все-таки связано с Григорьевым, который собирается обвинить Высотина в плагиате?

— А он собирается сделать такую глупость? — изумился Пантелеев.

— Да, и полагает, что у него есть доказательства.

— Ну, это совсем было бы неразумно, хотя и могло стать причиной. В таком случае смерть Алекса была бы выгодна в первую очередь ему самому.

— Потому что сейчас никто не поверит обвинениям? — догадалась я.

— Да, потому что сейчас менее всего будут склонны принять это за правду, даже если это и правда.

— Согласна, — немного подумав, кивнула я. — Что же, спасибо, вы оказали мне большую помощь. — Я затушила сигарету. — Теперь позвольте попрощаться, мне следует кое-что уточнить.

— Надеюсь, с моей помощью вы выясните, что случилось на самом деле и что означало письмо Алекса?

— Надеюсь, — вздохнула я. — Хотя в своем письме, если я не ошибаюсь, он как раз говорит о том, что причина в личной жизни.

— Но все зависит от того, что понимать под «личной жизнью», — многозначительно заметил мой великодушный собеседник. — Для каждого это что-то свое.

— Вы снова правы. — Я поднялась, и Пантелеев сделал то же самое. — Спасибо еще раз. — Я протянула ему руку. — Скажите, вы здесь надолго?

— Я уезжаю завтра. Вот вам моя визитка, если вдруг понадоблюсь…

— С удовольствием к вам обращусь, — заверила я.

Я вышла из спальни в полной уверенности, что обрела союзника, который уже прояснил некоторые детали и, возможно, поможет еще кое в чем разобраться. Игорь Владимирович покорил меня своей искренностью. Я была склонна ему верить так, как верят только профессиональным психологам и независимым экспертам.

Сейчас же я понимала: следует сначала выяснить у Толика, было ли самоубийство самоубийством. И необходимо познакомиться с вдовой Высотина, составить о ней свое, так сказать, собственное мнение.

После разговора с Пантелеевым я полагала, что следует поинтересоваться и Сергеем, и Артуром, а также узнать, что они собой представляют на самом деле.

Едва я вышла ко всем, как Сергей тут же, буквально отчаянно, метнулся ко мне. Про себя я слегка усмехнулась.

— В чем дело, Сережа? — спросила я.

— Таня, пойдем, я хочу тебе кое-что сказать. — Вид у него был весьма загадочный.

— Хорошо, — сдалась я, краем глаза заметив Ладу рядом с Артуром. Эта парочка меня тоже интересовала, но в данный момент я не могла отказать Белостокову.

Мы вышли из номера и, пройдя по коридору, остановились перед лифтом.

— Поднимемся ко мне, это ненадолго.

— Хорошо.

Двумя этажами выше мы вошли в его номер, и только после этого Сергей заговорил с волнением, которое я уже однажды наблюдала у него.

— Полагаю, Пантелеев сказал, что у меня был мотив желать смерти Алексу? — без обиняков спросил Белостоков, едва закрылась за мной дверь.

— А у тебя был такой мотив? — спокойно поинтересовалась я. — Если да, то почему ты не сказал мне об этом сразу?