Кто кого - Марина Серова Страница 11

Савичев остался один, в темной комнате, и нельзя было включить свет или лечь на диван, потому что не позволяли наручники. Нестерпимая тревога, обида и боль жгли все его существо, сплетаясь в один страшный, неразрешимый клубок противоречий, сомнений и страха.

Он был на крючке у мафии — это было очевидно. Слухи о том, что «Сатурн» находится на содержании у могущественной задольской преступной группировки, по всей видимости, подтверждались.

Смерть Смолинцева, предательство любимой девушки — все это обрушилось на него как снежная лавина и погребло под собой, как подминает незадачливого альпиниста неистовый белый шквал, сорвавшийся с гор.

Страх, боль, одиночество…

Он яростно рванул наручник — и зажмурился от невыносимой, дикой боли в запястье.

Даже его огромной силы не хватало, чтобы освободиться от прочных стальных пут.

Он уткнулся лицом в подоконник и заплакал беспомощными мальчишескими слезами — горько и глухо.

Алексей долго сидел вот так, неподвижно прислонившись лбом к прохладной поверхности подоконника и вцепившись онемевшими пальцами в теплый радиатор. Но вдруг что-то заставило его обернуться, он почувствовал в этой комнате присутствие еще одного человека…

Он увидел застывший у дверей изящный женский силуэт и обращенное к нему, Алексею, лицо. Он не видел глаз женщины, но понимал, что они смотрят на него, что они буквально впились в его лицо и горят, как угли.

— Наташа? — спросил он с сомнением.

Она молчала. , — Наташка, это ты? — еще раз спросил он.

Щелкнул выключатель, и комната ярко осветилась. Савичев удивленно поднял брови.

Перед ним стояла та самая девушка, которая в прихожей выразила желание подружиться с Савичевым поближе. Только сейчас Алексей разглядел, насколько она красива — совершенной, тонкой, благородной красотой. Мужская рубашка на голом теле не скрывала ее изумительной фигуры. Большие неподвижные глаза дрогнули и сомкнулись от света, и, прикрываясь точеной рукой, девушка сказала ленивым, медленным голосом, все так же, как тогда, в холле, растягивая гласные:

— Я не Наташа. Меня зовут Юля.

— Зачем ты пришла? — спросил он.

Она прикрыла дверь и подошла к нему вплотную, и он почувствовал тонкий чувственный аромат, исходящий от ее тела.

— Они все уехали, — сказала девушка, — в квартире остались только двое охранников, ты и я.

Она медленно расстегнула рубашку, но не для того, чтобы ее скинуть, а чтобы достать спрятанные под ней ключи. Ключи от наручников, мгновенно понял Савичев.

— Открой, — тихо попросила она, словно это не он был прикован к батарее, а ее тонкая, нежная рука.

Он взял ключ и открыл наручники. Затем сел на диван и посмотрел на нее.

— Зачем ты это сделала?

— Мужчины не понимают красоты, — выгибаясь, как кошка, сказала она, — а я понимаю. Я смотрела на тебя, на твои движения, на то, как ты вел себя там, когда разбросал этих боровов. Ты был красив, как бог. Даже сейчас, когда ты неподвижен и ошеломлен, ты превосходишь их всех, вместе взятых.

Савичев почти испуганно смотрел на нее, в ее глубокие глаза, полыхающие животной страстью, в это лицо, носящее отпечаток болезненной — и божественной — красоты.

— Что с тобой, девочка?

— Не уходи, — сказала она, — я знаю, ты сможешь пройти сквозь них, я дам тебе оружие… Но я не хочу так просто отпустить человека, достойного меня.

Она расстегнула рубашку и сбросила ее к своим ногам. Под ней, как и ожидал Алексей, не было ничего. Восхитительное тело рванулось к нему, и он почувствовал, как ее упругая точеная грудь упирается в его напружинившуюся кожу. Тонкая рука обхватила его шею, и вдруг он почувствовал, как мороз проходит по его спине.

Нежная кожа на локтевом сгибе ее была усеяна бесчисленными точками уколов.

Он схватил вторую ее руку и увидел те же зловещие пятна инъекций.

— Да, да, — прошептала Юля, падая на диван и увлекая его за собой, — ты все правильно понял, но разве это я тому виной?..

— Кто? — спросил он, с неожиданной для себя нежностью целуя ее алые губы, распухшие и с запекшейся кровью в уголках. Ее чудесные глаза с длинными трепещущими ресницами, ее тонкую шею.

— Я его племянница, — проговорила она тихо, — я проклята.

Ее ноги сомкнулись за спиной Савичева, и всплеск животной страсти застелил красной пеленой взор «золотого мальчика» русского хоккея.

Как странно… человеческая натура не может соотносить вечные и незыблемые ценности с их реальной значимостью в жизни. Вот только что… Савичев плакал, как ребенок, не находя выхода из паучьей тьмы, опутавшей его сетями коварства, злобы и лицемерия. Он чувствовал, что попал в ад и нет выхода из этого гнезда ненависти и порока.

И вот… жестокий, больной ангел этого ада обвил его своими нежными руками, и можно отдать все, лишь бы не покидать гнезда тьмы и ненависти…