Кругом одни соблазны - Марина Серова Страница 11

Вадим, глядя, как я поглощаю еду, рассмеялся:

— Тебя что, давно никто не кормил?

— Угу. Ты ешь, не смейся, а то я и до твоей доберусь.

— Ну уж, дудки!

— Вадим, мне нужна твоя помощь, у меня проблемы с машиной, а я без нее сейчас гибну.

— Тебя повозить? Так я работаю. Если помочь тачку починить — это мы можем. Позвоню другу, он ее до завтра на колеса поставит.

— Сделай милость, — я улыбнулась, — только мне этого мало. Мне прямо сейчас надо. А это… пока дозвонишься, пока договоришься, а время не ждет и работает против меня. Конечно, мне как-то неловко: ты меня всего два дня знаешь. Но у меня нет выхода. Правда.

— Можешь не продолжать, я понял, не дурак. Нужна моя машина и доверенность на нее?

— Мне, право…

— Все нормально, без проблем. Вечером вернешь?

— Часов в десять заберешь.

Став обладательницей его «Опеля» и доверенности на него (в наши-то дни это минутное дело), я с облегчением вздохнула. Отпадает теперь проблема, как куда добираться.

Куда теперь направить стопы? Попробуем опять к родителям убитой тезки. Доехав до дома, где жили Ковалевы, я покрутила головой. Куда бы пристроить машину? И обнаружила рядом с домом платную стоянку, одну из тех, где плату собирают со всех, а за сохранность машины ответственности не несут. Но иного выхода не было.

Не успела закрыть дверцу, передо мной вырос этакий «крепыш» с короткой стрижкой и потребовал оплатить место. Я вынула из кошелька деньги, протянула ему. Теперь можно идти. Только бы Эдуард Иосифович их не предупредил.

Поднявшись в лифте, я позвонила в квартиру Ковалевых. За дверью раздались шаги. Дверь распахнулась, и я увидела на пороге того самого «соседа».

Он прямо-таки обалдел:

— О господи! Опять нарисовалась! Чего тебе? — Он уже не был так любезен, как в машине. Когда прошло замешательство, я сказала:

— Извините, мне нужны Ковалевы. Я из газеты, мне нужно…

— Ax вот оно что. Мадам — борзописец. Пошла ты… На чужом горе наживаетесь. Все сенсации ищете. А какое вам дело до наших чувств? — (Мне показалось, что он сейчас говорит специально для кого-то.) В это время с кухни раздался голос:

— Игорь, кто там?

— Да корреспонденты все ходят. Разве они могут понять родительское горе.

Я взглянула на его лицо и действительно увидела такую муку! Если бы я не лицезрела его с сияющей «физией», поверила бы, что ему больно.

— Убирайся!

— Игорь, — раздался голос за спиной, — но нельзя же так. Человек тоже работает. Не держи ее в дверях. Да и общественность привлечет лучше. Может, этому негодяю высшую меру дадут.

Игорь Игоревич зло посмотрел на меня, но отступил в сторону, давая мне пройти.

— Я с ней разговаривать не буду, а ты хоть удостоверение ее посмотри.

Он закрыл за мной дверь и демонстративно ушел в спальню, хлопнув дверью.

Что мне делать? Никакого удостоверения у меня и в помине не было. Если Валентина Николаевна спросит, придется как-то выкручиваться. Но, на мое счастье, она ничего не спросила, а только тихо попросила:

— Вы его извините, его смерть Танюши из колеи совсем выбила, ходит как неприкаянный. Что вы хотели узнать?

— Это вы меня извините. Расскажите мне о дочери. Как она росла, как училась, с кем дружила.

Валентина Николаевна немножко помолчала и начала рассказ:

— Танюша у меня от первого брака, с ее отцом мы расстались, когда ей один месяц был. А через год я встретила Игоря. Танюша, как его увидела, сразу папой назвала, в первый же вечер, как он пришел. И лет до двенадцати у нас с ней проблем не было. Мы все друг друга хорошо понимали. А с двенадцати… со мной ничего, все в порядке, но с отцом… Вот Игорь теперь и переживает. Если бы мы сохранили дружеские отношения, не нашла бы она себе такую компанию, как тот изверг.

Я попыталась робко вставить:

— Так ведь не доказано еще, что он это сделал.

— Не доказано? Так Игорь своими глазами все это видел. Ведь он в этот день случайно пришел. Он должен был после работы ко мне поехать — мы утром так договаривались. Танюша тоже это слышала. Поэтому и привела его, наверное, — голос ее предательски дрогнул.

Я взглянула на нее и увидела в глазах такую боль, что у меня защемило сердце.

— Валентина Николаевна, а как все получилось? Почему Игорь Игоревич раньше пришел?

— Да ему пришлось показательное вскрытие для студентов делать. Он патологоанатомом работает. Решил заехать домой, ополоснуться, одежду поменять. А потом у нас с ним на тот день дело одно было запланировано.

Видать, сердце подсказало, где ему нужнее быть. Ведь Танечку он любил, как своего ребенка, так часто фотографировал ее в детстве! А теперь вот только эти фотки и остались. — Она заплакала навзрыд.

— Я так понимаю вашу боль, — говорила я совершенно искренне. — Сейчас уйду, вы только скажите мне, была ли у нее близкая подруга?

— Да, Иришка Захарова, этажом выше живет.

А сейчас вам правда лучше уйти. А то не знаю, как там Игорь. Он сильно переживает…

Я не стала ей говорить, что час назад не заметила следов страданий на его лице.

— Спасибо вам, до свидания.

Попросила у Валентины Николаевны на всякий случай Танину фотографию. Она принесла из комнаты любительский снимок, где на фоне школы была изображена улыбающаяся девочка.

Выйдя из квартиры, я вздохнула с облегчением. У меня было такое ощущение, что воздух там пропитался кровью.

Я поднялась по лестнице на следующий этаж и позвонила в квартиру над Ковалевыми.

Дверь сразу распахнулась. На пороге стояло очаровательное существо с хвостиком на затылке и безмятежно улыбалось.

Я невольно улыбнулась в ответ.

— Вы — Ирина Захарова, как я понимаю? Она кивнула в знак согласия:

— Да. Вы ко мне? Заходите, пожалуйста.

Я вошла. Она провела меня в комнату и виновато сказала:

— Я сейчас. У меня на кухне чайник кипит. Присядьте пока, пожалуйста.

Я села в кресло и огляделась. Комната была такой же, как у Ковалевых, но обстановка подобрана с гораздо большим вкусом: стенка из натурального дерева, к которой подобраны шторы, ковер на полу, мягкая мебель, белые розы в хрустальной вазе на журнальном столике.

«Очень мило», — отметила я про себя.

А тут и Иришка появилась. Мне хотелось называть ее именно так, как назвала Валентина Николаевна, — Иришка. Именно это уменьшительно-ласкательное имя ей подходило как нельзя больше. Миловидная мордашка с огромными голубыми глазами. Высокий лоб прикрыт белокурой челкой. Пухлые губки и маленький носик.