Полный финиш - Марина Серова Страница 11

— Ты же сама говорила, что ты дипломированный психолог… или по крайней мере можешь вполне быть приравнена к нему. Что ты сама обо всем этом думаешь?

— Ну ты прямо как ребенок, Воронцов, — небрежно сказала я и криво улыбнулась. — Иногда я думаю: а что я такого в тебе, собственно, нашла? Ведешь себя как маленький мальчик, шуток не понимаешь, да еще в придачу заводишь нехорошие знакомства, из которых потом не можешь выпутаться.

— Кстати, о знакомствах, — подхватил Саша, по всей видимости, пропустив мимо ушей все сказанное мною, — кто этот парень, с которым ты так мило разговаривала в коридоре? С которым повздорили эти… Паша и Костя?

Я резко выпрямилась и медленно убрала со своих плеч его руку.

— Знаешь что, Воронцов… ты уже разговариваешь тоном мужа-ревнивца, который во всем усматривает недостойное поведение жены. В общем, так: я не твоя жена и едва ли ею стану, так что не надо так со мной разговаривать. А то вот возьму и поеду отдыхать с этими ребятами, которые с нами в купе… они хоть не докучают мне моралью.

Мне даже стало жалко его, когда он часто-часто заморгал и неловко засмеялся, а потом вытер ладонью лоб. Уставился куда-то в стену и пробормотал:

— Женя, прости меня, честное слово…

— Вот так-то лучше. — Я поцеловала его, а потом, взъерошив его волосы на затылке, произнесла: — А этот парень из соседнего купе — твой земляк, между прочим. Из Питера. Олег. Хочешь, познакомлю?

— Нет, спасибо…

— Ну ладно. Не буду знакомить. Тем более… ну конечно, так я и знала!

В купе ввалился Крылов, в руках которого была целая куча разнообразнейших съестных припасов — виноград, жареная рыба, персики, горячая картошка на пластиковых блюдечках и даже дыня. Но не это вызвало мою неадекватную реакцию. Просто-напросто за Тошей в купе вошел Ковалев, державший огромную сумку, под завязку набитую пивом, а в правой руке сжимавший три водки.

— У-у-у… — взвыл Воронцов, вжимаясь в стену, — мне так кажется, Женечка, что… что эта ночь будет еще хуже первой…

— В Сочи выспишься, Санек! — гаркнул журналист, размещая съестное на как-то сразу уменьшившемся столике. — А тут, в поезде, если не бухать, так вообще со скуки загнуться недолго.

— Вэрно гаварищ, слющ, — с акцентом образца текущей ночи поддержал его Ковалев, расплываясь в широченной улыбке.

В этот момент вошел Немякшин. Очки болтались на носу, как кошка на заборе, а по постпохмельной, но уже ублаженной пивом и плотной трапезой физиономии блуждала масленая улыбка.

— А я… к вам-м! — проговорил он. — На Мур-р-ромской дорожке ста-а-аяли тры-ы-ы са-а-а-асны-ы…

— Ты мне эти вокальные партии брось, — предупредил его Ковалев, у которого, по всей видимости, до сих пор болели уши. От ударов картами. — Садись и пей пиво, урод.

— Я не человек, а сказка, — привычно сообщил Паша, но пиво взял и начал лить его в глотку с той же невозмутимостью и оперативностью, с какой уборщица выливает ведро в раковину. В плане скорости убывания жидкости.

И все покатилось по уже отлаженной технологии. Через три часа мы с Воронцовым и почему-то Крыловым оказались в купе Олега Денисова. Пили сначала мартини с шампанским — культурно. А потом Олег, не желая смотреть на кислое личико своей подруги — как оказалось, та плохо переносила поезда, точно так же, как Олег самолеты, — накачивал ее джин-тоником, а потом — пивом и водкой. Четвертый пассажир купе (третьим, как помнится, был оставшийся нажираться с Ковалевым Немякшин), толстый усатый мужчина с лицом домашнего хомячка, переевшего семечек, пить отказался, завалился на верхнюю полку и благополучно захрапел.

Олег затеял разговор с Сашей:

— Ты, стало быть, с Женькой на юга сорвался, братело? Ничего… не хилый у тебя расклад получается. Хвалю.

— А что такое? — настороженно спросил Воронцов, которого не расслабили литр пива и две стопки водки.

— Да ничего… просто Евгень Максимовна у нас серьезная тел… дама. Один такой барбос подкатывался к ней… из нашего коллектива, Зверьком погоняют. Фамилия у него такая упадочная — Зверьков. Так вот, этот Зверьков стал Женьку разводить на типа пообщаться поплотнее. Ну и вот.

— И что?

— Что-что? Не стала она его терпеть. Надо сказать, Зверек и ангела из себя выведет. Ну, она его немного толкнула, да так удачно, что он башкой о тумбочку… ну и вот. Вместо того чтобы улетать в Польшу по делам, он проследовал прямиком в больницу. Правда, Женька к нему туда пришла… сменила гнев на милость. Помнишь, Жень?

— Зверька, что ли? — улыбнулась я. — Ну, погорячился парень. Да и я тогда была не в духе.

— Ничего, — сказал Олег. — Он не в претензии. Кстати, он тоже в Сочах будет отвисать. В «Полярном круге». Пансионат такой отпадный.

— От «Норильского никеля», что ли? — ввязался в разговор Крылов. — Есть такой. Мы туда в прошлом году на пляж ходили. Ковалев «пэлт» сует мусору на входе, и проходим. Там еще медузы огромные… мы с одной фотографировались…

Перманентная болтовня несносного Тоши, как говорится, выпала из кадра, потому что Денисов отмахнулся от него, как от докучливой мухи, и продолжал, обращаясь к Воронцову, сидевшему скованно, руки на коленях. Как на уроке, отметила я.

— Эх, Воронцов, Воронцов.

Внезапно у меня так сильно закружилась голова, словно меня подхватило огромное колесо обозрения и теперь тащит за собой, «восьмеркой» наверх. Точно такие же ощущения я испытывала сегодня во сне. Когда с неба спускались, как щупальца, стебли гигантских растений и хватали меня за горло, и тянули вверх…

Странно… ведь, памятуя о вчерашнем, я выпила совсем мало. Отчего же?..

Очевидно, все это сильно отразилось на моем лице, потому что Воронцов прервал разговор с Олегом, и даже Тоша Крылов замолчал, чтобы, впрочем, через секунду выпустить:

— Да ты ж зеленая, Женька…

Воронцов подхватил меня и, дотянувшись губами до самого уха, тихо проговорил:

— Тебе плохо? Может, в туалет?

— Да… Саша… — с трудом выговорила я. — Идем.

Белой полосой метнулась перед глазами стена купе, вырос черный проем открытой Воронцовым двери, и вслед метнулось тревожное Тошино:

— Вроде ничего и не пила… отравилась, что ли, чем-нибудь…

— Да вы ей этот балык паленый скармливали, — злобно сказал Денисов. — Вам-то по херу, уродам, у вас желудок гвозди схавает и еще попросит… а ее, вишь, в отказ скрючило!..

— Да пошел ты!

Дальнейшего я уже не слышала, потому что все звуки как отсекло огромным ножом — и только наплыла, гулко пульсируя и давя на глаза, мутная пелена… Казалось, она правила мной только секунду, а потом сквозь нее продралось лицо Воронцова, и его губы, приблизившись к моему собственному лицу, шепнули что-то нежное и непоколебимо властное…

* * *