Побег из ада - Марина Серова Страница 11

Лицо его превратилось в кровавое месиво, в котором нельзя было различить, где нос, где рот, а где глаза. Одежда на груди и на животе висела обгорелыми лохмотьями, быстро пропитывающимися кровью. Она буквально хлестала из разорванной осколком стекла брюшины.

— Господи…

В следующую секунду меня повалили и прижали к земле, и я почувствовала на своем затылке неприятное прикосновение холодного пистолетного дула.

Но это длилось только две секунды.

— Отпустите ее, болваны! — раздался резкий окрик хозяина.

Надо отдать ему должное, Салихов быстро пришел в себя. Подошел ко мне вплотную, посмотрел в упор и горько усмехнулся.

— Я обязан вам жизнью, Ильмира, — проговорил он. — Извините, что все так вышло… такое знакомство, и так смазать… бедный Андрей.

Последнее восклицание относилось, разумеется, к Шкапенко.

— Ему уже ничем не поможешь, — кратко откликнулась я.

— Как вам это удалось?

Я в нескольких словах рассказала ему то, что видела. Он задумчиво посмотрел на меня и вдруг засмеялся.

— Такого не бывает, — сказал Ринат Ильдарович. — Я думал, что такого просто не бывает. Но сегодняшнее знакомство с вами сохранило мне жизнь.

— Я должна идти, — напомнила я.

— Но мы еще обязательно увидимся, — быстро сказал он. — Позвоните мне завтра… или нет. Лучше… лучше зайдите ко мне в офис. Московская, 36. Я понимаю, это звучит не совсем… но какие могут быть… так вы зайдете?

— Даже не знаю, что и сказать вам, Ринат Ильдарович, — ответила я, внутренне ликуя. — Откровенно говоря, вы могли бы оказать мне ответную услугу.

— Вот и прекрасно, — подхватил он. — Приходите, и все, что в моих силах… извините, но сейчас я должен заниматься этим делом. Я не могу позволить… — Он не закончил фразы, лицо его на глазах закаменело, на скулах заиграли желваки, и я невольно подумала, что этот человек в самом деле не позволит безнаказанно шутить с ним такие шутки.

И горе тем, до кого он доберется.

— Вас отвезут, куда вы скажете, — проговорил Салихов и жестом подозвал к себе одного из своих людей…

Я назвала адрес, по которому должна была временно обитать, согласно прописке в паспорте И. М. Фархутдиновой.

* * *

Сутки, на протяжении которых на меня навалилось сразу столько проблем и впечатлений, наконец подошли к своему естественному завершению. Домой я приехала разбитая и опустошенная.

Словно только что разгрузила состав, груженный мешками с цементом.

Бывает, что моральная усталость подавляет относительную физическую бодрость и придает организму ощущение общего утомления.

Судя по всему, это происходило со мной.

Приехав домой, я не нашла в себе сил даже переодеться. Швырнула в угол грязный плащ, содрала с себя платье, которое в комплекте со всем прочим так очаровало Салихова, и завалилась спать.

…Утро выдалось холодным и пасмурным. Ветер за окном метался по двору, как голодный пес в поисках кости, гонял опавшую листву, стонал, хохотал и плакал. С упругим прерывистым свистом заламывал голые ветки тощих городских деревьев. Словно предвещал сумасшедший день.

Так и получилось.

Первой жертвой безумного дня стал мой традиционный завтрак: яичница с помидорами и ветчиной, отягощенная таким количеством гастрономических изысков, что в это утро она решительно не имела права на существование. Слишком много времени на нее уходит.

Вместо этого — какой-то бутерброд, наскоро проглоченный. Кофе. И все. Галопом вниз по лестнице.

Прежде всего я поехала на работу, где по различным обстоятельствам не была уже два дня. Для нашего тихого и дисциплинированного комитета это было ЧП.

Моя начальница Светлана Алексеевна сидела в своем уютном маленьком кабинетике и дремала под сентиментально-ностальгическую песенку Глызина: «Поздний вечер в Сорренто-о нас погодой не балует… вот и кончилось ле-е-ето, до свиданья, Италия-а… Мы с любовью прощаемся-а-а, наша песня допетаа-а, и над нами склоняется поздний вечер в Сорренто-о-о…»

То ли песенка так умиротворила мою Патрикеевну, то ли еще какие обстоятельства, только вместо суровой мины я увидела на ее лице вполне человеческое выражение.

Впрочем, так и должно быть.

— А-а, Юлия Сергеевна, — проговорила она, — вам только что звонили из мэрии. Повторно.

— Был еще один звонок?

— Да, вчера. Вице-мэр, Антон Павлович Калитин.

— Лично?

— Да нет, что вы, — протянула она. — Звонила его секретарша. Предупредила о вашей командировке. Соответствующую бумагу я уже получила.

Ну и манера у этого Калитина любезно предоставить отпуск под видом командировки! Неужели нельзя было сказать об этом мне самой? Конечно, это не суть важно, я и сама могла представить действия Антона Павловича по этому поводу, но все-таки какая-то согласованность…

Та-ак, дисциплинка разболталась, бесценная Юлия Сергеевна! За те месяцы, что я не имела контактов с Громом, я, кажется, приобрела дурную привычку комментировать указания начальства.

Я посмотрела в лицо Патрикеевны честными и откровенными глазами (Гром говорил, что в таких случаях они становятся у меня удивительно лживыми), а потом сделала ручкой.

— До свидания.

«До свиданья, Итали-ия», — отозвалось из колонок, и под аккомпанемент душещипательной мелодии я вышла из кабинета Патрикеевны.