Каждый убивал - Ольга Новикова Страница 11

Так что с Анжелой надо связаться, не мешкая. Но с кондачка к ней… Штучка с перцем! Можно, конечно, еще порасспрашивать ее как свидетеля. Якобы надо уточнить некоторые детали. Да почему «якобы»?!

Похоже, правда, многое уже ясно: есть фотороботы двух громил с сумкой (спасибо соседкам: малейший шорох на лестнице притягивает их к дверному глазку), в одном из амбалов секретарша любовничка опознала его только что нанятого шофера.

Ну и козел этот Олег! По фотороботам никого не опознал… Соврал? А может, мозги от страха совсем отключились. Такого даже и подозревать смешно – слабак! Губы дрожат, глаза бегают… Хватает за плечо и, как заведенный, заклинает: «Она ведь жива? Жива? Жива!» Мол, Нику в комнате искал – поэтому и ползал по полу… Абсурд! Явно сбрендил мужик… Может, от горя?… Ну не кинулся бы нормальный убийца уничтожать улики при таком ушлом свидетеле, как Анжела.

Но и насчет парикмахерши тоже надо бы покопаться. Анжела может тут помочь, убеждает Глеб сам себя и лезет в карман за телефоном. Черт, левый столбик отсутствует: в подземелье родного «Крылатского», как всегда, связи нет. Ладно, позвоню из дома. А сейчас надо заскочить в «Перекресток»: в брюхе урчит так, что девица, прижатая вечерней толпой к его бедру, скривила рожу.

Мысли Глеба переключаются на составление ужинного меню. Если не иметь плана, то накупишь всякой ерунды, поддавшись магазинному давлению – манипуляторы они еще те… Так разложат продукты, так обманут скидками, что дома только чертыхнешься: какой дряни накупил!

А есть хочется – аж руки дрожат. Значит, терпения хватит максимум на то, чтобы дождаться, пока всплывут брошенные в кипяток пельмени. Возмечтаешь приготовить что-то более мудреное, салат, например, из огурцов с помидорами, отбивную или хотя бы куриную ножку зажарить – все закончится обычной сухомяткой.

Голова начинает кружиться от представленной картины, даже простой бутерброд вызывает слюноотделение – день-то прошел на одном кофе с парой клубничин. Изысканно, блин! Олег этот хренов сам ничего не ел и другим не предложил, Анжелу трудно представить в роли заботливой хозяйки, а мамаша пострадавшей сразу после допроса забрала ребенка и уехала к себе. Кстати, почему она не осталась? Ведь если ее дочь похитили, то могут позвонить с требованием выкупа. Ей что, безразлично? Надо к ней присмотреться… Что-то она скрывает…

Похватав с полок намеченное, Глеб с хрустом откусывает попку у длинного багета и встает в хвост первой же очереди в кассу – потом выясняется, самой медленной. С ним всегда так… Смахивая острые крошки, приставшие к замку бежевой куртки, он понимает, что Никина мать сразу почувствовала или, может, догадалась: дочери больше нет. Знает, кто и почему? Она уже приехала с таким лицом… Немудрено, что он не распознал ее, когда рассматривал фотки с недавнего дня рождения малютки. На снимках была яркая энергичная женщина, а с ребенком на руках – вылитая Мадонна с младенцем. Тревога в глубине глаз, но ведь мать всегда беспокоится за свое чадо… Анжела поправила: объяснила, что это та самая бабушка, которая от настоящего горя так молчаливо переменилась.

– Молодой человек, тут у нас не кушают! Сожрать хочешь, чтобы не платить?! – кричит невысокая тощая бабенка в синем фирменном халате, только что отвлекавшая кассиршу от работы.

Менеджер какой-нибудь. Явно недотраханная. Совсем, видимо, озверела. Кого это тут муштруют?

– Я тебе говорю! – Мелкая начальница проталкивается к Глебу и хватает его за рукав.

От неожиданности у него включается автопилот, укоренившийся со времени давней командировки в Чечню: он бросает остаток багета в свою корзинку, резко хватает правой свободной рукой запястье напавшей и заводит ей за спину. Взгляд на часы. 20.15 – фиксирует он время для гипотетического протокола.

– А-а-а!!! Режут! Охрана! – Тетка визжит, как сирена.

В ушах аж звенит. Опомнившись, он освобождает костлявую конечность и показывает красные корочки подбежавшему бугаю в черном.

– Так ты еще и ментяра! – орет бабка. Работает на публику. – Граждане, будьте свидетелями! Не защита, а бандформирование! Все вы – евсюковы!

В голове как будто лопается сосудик, на глаза наползает темнота, прореженная вспышками крошечных звездочек. Корзинка с продуктами, с недоеденным хлебом падает на пол, Глеб вырывается из толпы и – вон из магазина!

Его никто не задерживает.

Разбушевавшаяся злость, как попутный шквал ветра, гонит домой.

Опять не сдержался! Но ругать себя совсем не тянет. Мысль даже шага не делает в сторону самобичевания. Хватит! Он честно работает на всех этих людишек, а они… Доказательства правоты вот они, прямо на поверхности лежат, о них даже пишут в газетах, хоть сколько-нибудь объективных, но кому они нужны?

Кто его выслушает?

Никого у него нет.

Один-одинешенек.

Початая бутылка водки из пустого холодильника слегка затуманивает сознание, но ярость не унимается… Глеб нашаривает пульт телевизора, вздернутого под потолком. Вика его купила, чтобы не так скучно было в одиночестве готовить еду и потреблять ее. Тоже в одиночестве – он-то сутками пропадал на следствии. А когда вдруг оказывался дома, то не спорил, старательно пялился в ящик и даже комментировал картинку, особенно если там демонстрировали красивых телок – в реальности ведь приходилось иметь дело в основном с вонючими алкоголичками. Сегодняшние ухоженные дамочки – редкое исключение.

Он думал, что, любуясь моделями, воспевает весь женский пол, и жену в том числе, а она непонятно почему замолкала на весь оставшийся вечер. И потом, в постели, – он специально мылся-брился – Вика вместо ласки выдавала список претензий. Как будто заранее его составляла… А бросая его, все-таки озвучила одну из них: «Никогда не хвали другую женщину в присутствии жены ли, любовницы или даже просто сослуживицы. Ни-ког-да!»

После ее ухода он практически ни разу не включал ящик…

Но и такого состояния еще ни разу не было.

Черт, как в тумане все! Испортился телик, что ли, от годового неупотребления? В мужскую голову не приходит, что надо просто вытереть пыль с экрана.

Глеб переключается на другой канал, тут вроде поярче… Пожилая тетка громко похваляется, что ей никто не даст пятидесяти. Мол, благодаря крему от морщин. А он-то подумал, что ей лет шестьдесят… Смешно. Но что-то не веселит…

Рекламу сменяют еле видные оперативные съемки. Слов сквозь документальный шорох не разобрать, текст расшифровки мчится меленькой строкой внизу кадра. Но и так понятно, в чем дело, – запетали очередного милиционера-взяточника. Комментатор ликует. Как будто они сами – и журналисты, и телезрители – не юзают работу во все дырки. Все, все – что могут, то и тащат. Подразумевая, что так компенсируют малость своей зарплаты. Но ведь как они, так и нашенские…

Сам Глеб был считай что чист. Один-другой боттл в зачет не идет. Даже нужен, чтобы не противопоставлять себя сослуживцам. К нему абсолютно не относилось почти правдивое присловье: получил пистолет – не приходи в кассу. Мол, сам зарабатывай. Он и брезговал, и побаивался вымогать, поэтому на намеки не реагировал и, когда ему впрямую предлагали или даже навязывали конверт, резко отказывался. Не продавал свою свободу: за не бог весть какую сумму наш человек считает, что купил тебя с потрохами, в обслугу превратил.