Королева сыска - Галия Мавлютова Страница 11

05.12.96, ночь

Из разбитого окна на лестничной клетке дует немилосердно. Мороз градусов около пятнадцати.

Конечно, погода не самая страшная из питерских, но для оперативников, часа по три ждущих невесть что на темной, провонявшей мочой лестничной площадке, невыносимая. Не потеплело даже после начавшегося днем снегопада. Теперь крупные, размером с мотыльков снежинки бесшумно ударяют в стекло и оседают сугробиком на карнизе; самые же верткие через дыру в окне пробираются внутрь и весело кружатся в мертвенном свете одинокого уличного фонаря. — Рукоять табельного «Макарова», даже спрятанного в теплый карман пятнистой куртки, холодит пальцы. Я ежусь (а также дикобразюсь) и переступаю с одной задубевшей ноги на другую. Под ногами шуршит какой-то мусор.

Опер Алексей Крышкин, притаившийся в закутке позади шахты доисторического лифта, неодобрительно на меня косится, но молчит. А чего ему — конечно, там, в закутке, лучше — отопительные трубы рядом и не дует. А я вот должна на самом сквозняке торчать, придатки отмораживать…

Почему всегда так получается? Почему буквально во время всех операций я оказываюсь на самом невыгодном месте? Если летом — то на солнцепеке или под проливным дождем, если зимой — то, пожалуйста, на таком сквозняке, что человека с железным здоровьем в гроб загонит, не то что меня, постоянно простуживающуюся…

Итак, мы в засаде. Засада. Самая паршивая штука во всей работе опера. Хуже, пожалуй, только поиск понятых — ноги истопчешь, пока уговоришь какого-нибудь испуганного прохожего помочь следствию. Нынче все ментов боятся почище рэкетиров.

Третий час ночи. Какого же черта ни хрена не происходит?

Сережа Румянцев, расположившийся несколькими ступеньками ниже, шепотом комментирует ситуацию:

— Они, наверное, спать легли. Завтра ж на работу…

Крышкин довольно хмыкает. Молодец Серега.

Шутка несмешная, но в нашем положении и такая сгодится. Пошутил — и вроде спало напряжение.

Потеплело на душе.

Мы пришли сюда, чтобы накрыть наркоманский притон. Пасли его ребята уже давно, но успешно. И теперь настала пора брать. Вот и берем: я, Крышкин. Румянцев и четверо оперов из ближайшего отделения — двое этажом выше, двое перед дверью проклятой квартиры; похоже, действительно все спят.

Нет, не должны. Незадолго до нашего появления, как нам сообщила разведка, туда зашли двое небедных клиентов, похоже, кавказцы. И до сих пор не вышли — черного хода тут нет, да и «Волга» одного из них торчит у подъезда. А из-под двери отчетливо тянет особым запашком, понятным только наркошам и ментам. Так что они там. Ширяются. Как бы не померли от передозировки…

Схема простая: ждем, пока кто-нибудь не подойдет к квартире или не выйдет оттуда. Тогда в открывшуюся дверь вламываются ребятки и скручивают всю шайку-лейку. Иначе никак — пока орлы будут дверь выламывать, хозяева всю дурь успеют в унитаз спустить. И доказывай потом, что тут собрались не на встречу одноклассников. И то, что экспертиза покажет содержание наркотика в крови, ничего не значит — ширнувшийся где-то на стороне уголовной ответственности не несет, а вот сбытчик сядет всерьез и надолго. Поэтому, кстати, наше ожидание преследует еще одну цель: входящего в квартиру (или убывающего из нее) немедля отделяют от сотоварищей и допрашивают, пока тепленький. Колется он (в смысле — сдает сотоварищей, а не иглой в вену тычет) очень быстро: зачем ему, честному, но оступившемуся покупателю зелья идти «паровозом» с гнусными торговцами?

Вот мы и ждем, пока либо туда кто-нибудь сунется, либо оттуда нос покажет. Уже четыре часа ждем.

В душе моей начинает расти вал раздражения.

Я, великий сыщик Гюрза Юмашева, капитан, без пяти минут майор, старший оперативный уполномоченный с Литейного, должна торчать ночью на какой-то вонючей лестнице… Я мысленно посылаю всех и вся на три буквы и поднимаюсь к злосчастной квартире. Крышкин квакает что-то предостерегающее мне в спину, но я посылаю и его. Бездумно берусь за ручку по всем законам должной быть запертой двери и тяну на себя.

Меня всегда интересовало, а что произошло бы, если б я поступила не так, а иначе? Как бы повернулась моя жизнь, не подойди я тогда к той дурацкой двери? Может, тьфу-тьфу, носила бы уже полковничьи погоны, а не ишачила в полиции нравов?

Скатиться туда с Литейного — хуже оскорбления для настоящего опера трудно придумать. Нет, что ни говорите, а судьба есть. Не дерни я сдуру за ту ручку — и как бы все сложилось? Не вышла бы на одну из самых мощных группировок тех лет, не распутала одну из самых хитрых махинаций… И в результате не превратилась бы в обыкновенного ловца сутенеров. Но я совершила самый нелогичный поступок, какой только можно представить себе в той ситуации. Я попыталась открыть заведомо запертую дверь.

Дверь оказалась незапертой, отворилась легко и бесшумно. Хозяева содержатели наркопритона — забыли ее запереть. Только и всего.

Замешательство среди бойцов длилось полсекунды. По истечении этого времени грохочущая ботинками, угрожающе лязгающая затворами волна смела меня, оттеснила, вжала в стену. Ребята слаженно ввалились в квартиру; послышались крики: «Стоять!», «Руки!», «Милиция!» и прочие вгоняющие в ступор вопли.

Сволочи они все-таки, эти мужики. Дверь-то я открыла, а первыми ворвались они. Невежливо.

Понятно, что меня они уберегают от возможных неожиданностей со стороны хозяев, но все же…

Я достала ствол и поспешила за своими бойцами. В комнате царило оживление — только среди наших, ясное дело. Клиенты уже дозрели и адекватно реальность воспринимать не могли. А радость ребят была понятна: на столе открыто красуется банка, как пить дать, с «опиухой», вокруг разложены пакетики с белым порошком — не успел-таки хозяин в унитаз бросить! Значит, сии клиенты сидят на героине. А с героина еще никто не слезал.

Сам хозяин здесь же — единственный трезвый из обитателей притончика, обыскиваемый Крышкиным и зло зыркающий по сторонам. Оперы, как конвой мавзолея, охраняют банку и пакетики — не дай бог кто-нибудь перевернет или рассыплет…