Белый камень - Жиль Николе Страница 11

Они долго молчали. Наконец Бенжамен искренне улыбнулся, словно приглашая продолжить разговор. Брат Бенедикт приглашение принял.

— Надо сказать, что из тех трудов, которые вы изучили, невозможно было больше ничего вытянуть, кроме, пожалуй, одного маленького замечания, которое я мог бы присоединить к двум вашим. Вы должны были обратить внимание на то, как много отец Амори рассуждает о своих способностях и сомневается в них гораздо больше, чем следовало бы. В начале своих «Хроник» он словно удивлен тем, что де Карлюс назначил преемником именно его. Вы, конечно, знаете, что в то время имя нового настоятеля называлось в завещании предшественника. Следовательно, мы можем удивиться так же, как и он. В самом деле, разве можно предположить, что де Карлюс, человек столь разумный и внимательный, не заметил в своем подчиненном неуверенности и колебаний, сомнения в твердости веры? Невероятно, не правда ли? Такие слабости нельзя скрыть, поверьте мне.

К несчастью, мы располагаем только одним маленьким комментарием де Карлюса относительно своего будущего преемника. Замечание это датируется 1214 годом, но носит скорее хвалебный характер. В его описании брат Амори предстает как человек «великой веры» и «великой преданности». Этим аббат и объясняет свой выбор, который зафиксирован в завещании, датированном 1213 годом. Не будем забывать, что в то время первейшей обязанностью настоятеля было составление завещания. Это, как мне кажется, делалось для того, чтобы внезапная смерть аббата, буде таковая случится, не могла нарушить плавного течения монастырской жизни.

Коль скоро отец де Карлюс не изменил своего выбора, что в принципе было вполне возможно, это значит, что он ни на минуту не усомнился в своем собрате. Это всегда казалось мне странным. Как вы думаете?

Вопрос застал молодого человека врасплох. Он внимательно слушал собеседника, сверяя его аргументы с тем, что он помнил сам. Бенжамен решил сыграть роль адвоката дьявола.

— Мы можем предположить, что отец Амори грешит избытком скромности. Он описывает себя таким, каким сам себя видит, но мы-то знаем, что чаще всего человек — плохой судья себе самому.

— Согласен, именно поэтому готов считать эту маленькую деталь лишь косвенным доказательством. Однако сейчас вы увидите, как это замечание приобретает вес и превращается в серьезное и обоснованное утверждение. Ну как, переходим к основному блюду?

Бенжамен уже думал, что никогда этого не дождется.

— Я уже дал вам понять, что доказательство, мое доказательство, надо искать не в «Хрониках» де Карлюса и Амори. Оно черным по белому записано в «Хрониках» отца Димитриуса, сменившего Амори. Я называю его бумагомарателем! Ручаюсь, вы не сможете полностью разобрать ни одной строчки в его записях. Настоящая головоломка. Никто здесь не читал их дольше десяти минут кряду. Никто, кроме меня! Почему — не знаю. И своему упорству я обязан всем.

Все началось с одной-единственной даты. Отец Димитриус — упокой, Господи, его душу — писал, конечно, как курица лапой, но только буквы, а не цифры. Их он выводил вполне разборчиво. Как-то раз, просматривая его «Хроники» в надежде на то, что почерк когда-нибудь да улучшится, я наткнулся на одну дату: 1223 год. Потом, чуть выше по тексту, мне удалось разобрать имя отца Амори. В то время я еще ни о чем не подозревал, но простой факт, что я обнаружил неизвестное раньше свидетельство одного настоятеля о другом, сам по себе показался мне любопытным. Кроме того, там говорилось о брате Амори, а не об отце Амори: действие, судя по всему, происходило в 1223 году, то есть за три года до того, как Амори возглавил общину. Короче, не знаю, что это было, чутье или просто счастливое стечение обстоятельств, но я задумался над тем, что такого важного собирался сообщить Димитриус о своем почтенном предшественнике, когда тот был еще рядовым братом.

Я работал как сумасшедший, чтобы это выяснить. Я терпеливо изучал этот почерк и мало-помалу сумел расшифровать текст. Это было очень трудно, но я наконец понял, о чем шла речь.

Текст датирован 1266 годом. Отец Димитриус уже два года как возглавляет монастырь, пробыв в нем простым монахом девятнадцать лет! Как и отец Амори, он жалуется на свое положение, полагает, что ноша слишком тяжела для него, что ответственности слишком много, и, самое главное, до ужаса боится грабителей и убийц. Надо сказать, в то время в округе было неспокойно, я проверял по историческим источникам: банды демобилизованной солдатни свирепствовали в окрестностях, регулярно нападая на монастыри. Он описывает их атаки и тревожится за будущее обители.

И знаете, чем он заканчивает свой рассказ?

Вопрос был чисто риторическим, но брат Бенедикт и тут сделал паузу, искусством держать которую он владел в совершенстве.

— Даю вам французский перевод: «Почему я так уязвим и подавлен перед лицом испытаний, посылаемых мне Господом? Как я могу жаловаться? У отца Амори были для того веские причины. Он вступил в орден в 1223 году и только три года провел в монастыре прежде, чем ему доверили те же обязанности, что и мне. А время было гораздо более тяжелое. Господи Иисусе, дай мне сил».

Бенжамен замер: «Вступил в орден в 1223 году…» Но он твердо помнил, знал, что имя Амори значилось в списке отца де Карлюса, составленном в 1213 году.

Большой монах наслаждался произведенным впечатлением и внимательно вглядывался в послушника, шепотом повторявшего обрывок фразы, из которого следовали столь важные выводы. Он ни минуты не сомневался, что его удар достиг цели. Сидящий перед ним молодой человек уже стал на его сторону. Слова были излишни. Удивление, которое он читал на лице Бенжамена, не имело ничего общего с тем выражением, которое появлялось на лицах других монахов, которым он рассказывал все это. Да, молодой человек тоже был потрясен услышанным, но как-то иначе, без страха и скептицизма. Он удивился, но, казалось, был готов услышать нечто подобное. На его лице застыло выражение восторга, которое бывает только тогда, когда человек совершает открытие. Он уже верил большому монаху.

В самом деле, Бенжамен не сомневался в правильности перевода, сделанного старшим товарищем. Конечно, отец Димитриус мог ошибиться, и остальные монахи с радостью удовольствовались таким объяснением. Но ведь аббат еще и уточнил: «…только три года провел в монастыре…» — таким образом, речь не могла идти о простой описке. Он действительно имел в виду 1223 год. Но откуда? Откуда он получил эту информацию?