Парадокс Вазалиса - Рафаэль Кардетти Страница 11

Плексигласовая дверь вновь пришла в движение и в комнату вошла одна из тех молодых женщин, которые работали в информационном зале. В руках у нее был поднос, на котором стояли чайник и две чашки из севрского фарфора. Поставив поднос на стоявший между креслами столик, она уверенными движениями наполнила чашки, а затем, захватив серебряными щипчиками кусочек сахара, вопрошающе взглянула на Валентину, но та отрицательно покачала головой — благодарю, мол, не надо.

— Спасибо, Нора, — промолвил Штерн. — Не знаю, что бы я без вас делал.

Упомянутая Нора в ответ лишь улыбнулась. Лет двадцать пять-двадцать шесть, определила Валентина, окинув ее взглядом. Обтягивающий брючный костюм выгодно подчеркивает стройную фигуру, светлые волосы завязаны в безупречный шиньон, черты лица тонкие и изысканные. Нора была красива — красотой, конечно, холодной, но неоспоримой — и полностью отдавала себе в этом отчет.

— Если я вам понадоблюсь, — сказала она мягким голосом, — звоните, не стесняйтесь.

— Обязательно. А пока возвращайтесь к работе. Мы вас позовем.

Штерн не сводил глаз с гармоничных округлостей своей ассистентки, пока та не скрылась за дверью.

— Ах, Нора… Умеет потрафить старику, не правда ли? Что вы хотите… Для человека моих лет собрать вокруг себя очаровательных девушек — последняя настоящая роскошь. Хватило бы и картин, скажете вы, но мне недостает духа отказаться от Норы и ей подобных.

Валентина поднесла чашку к губам. Обжигающая жидкость помогла ей собраться с мыслями.

Она постаралась абстрагироваться от окружающей обстановки, забыть о реноме хозяина дома и навязчивом присутствии «Ирисов». Она нуждалась в объяснениях и была готова немедленно удалиться, если Штерн откажется ей их предоставить.

— Почему я? — спросила она, переходя прямо к делу.

Штерн ответил не сразу. О чем-то задумавшись, он какое-то время созерцал сад. За окном на ветках столетних дубов развевались под легким бризом первые весенние почки.

— Знаете, почему я отошел от дел?

Валентина уже не раз замечала, что Штерну нравится уклоняться от ответа на поставленный прямо вопрос. Для человека его профессии подобная привычка была весьма полезной. Торговец должен уметь выслушать клиентов, чтобы подобрать произведения, больше соответствующие их вкусам и финансовым возможностям. В обычной же жизни эта профессиональная деформация вызывала скорее раздражение, поэтому вместо ответа молодая женщина лишь покачала головой.

Старый торговец не обиделся и продолжал:

— Видите ли, я устал от всего этого… Надоело искать шедевры, убеждать покупателей, обсуждать цены. Я сколотил немалое состояние и сполна утолил свою страсть, да и делить, ввиду отсутствия наследника, мне ее не с кем. Вот почему остаток своих дней я решил прожить спокойно, в окружении воспоминаний и любимых картин. Но потом, как-то раз, я наткнулся на этого Греко. Это было нечто поразительное. Техника, стиль, чувство композиции — все было совершенным, восхитительным, и тем не менее в глубине души я знал, что передо мной — подделка, пусть и не мог доказать этого. Лучшая подделка, какую мне доводилось видеть.

Штерн замолчал, подыскивая слова, словно собирался признаться в чем-то постыдном.

— Тогда я решил повидаться с владельцем картины, знакомым мне коллекционером, которому прежде продал несколько дорогих картин, человеком со вкусом, умным и образованным. Когда я сказал ему, что его Греко — фальшивка, он разве что болваном меня не обозвал. Повытаскивал сертификаты, заключения экспертов, исторические справки… Документы выглядели неопровержимыми, а я мог противопоставить им лишь свою интуицию. Не знаю, как этот фальсификатор все провернул, но следы он замел весьма умело. Вскоре его картина стояла в одном ряду с моими шедеврами. Это может показаться глупым, но я чувствовал, что он меня провоцирует, что он вот-вот разрушит дело всей моей жизни. Но хуже всего было то, что меня, Элиаса Штерна, никто не желал слушать!

Услышь Валентина это от кого-либо другого — сочла бы за обычную браваду, но из уст Штерна подобное признание звучало убедительно. Она ни секунды не сомневалась, что он способен распознать фальшивого Греко, просто взглянув на картину.

— В оправдание коллекционеру, — продолжал старик, — следует признать, что подделка выглядела безукоризненно. Даже политура, казалось, была нанесена четыреста лет тому назад. Но этот Греко был фальшивкой. Я это чувствовал, но доказать не мог. По крайней мере, не в одиночку. Мне нужна была помощь.

Он сделал короткую паузу и взмахом руки отвел ненужные подробности.

— Пришлось поделиться сомнениями с небольшой группой экспертов, с которыми мне уже доводилось сотрудничать. Большей частью то были искусствоведы и специалисты по подбору документов. Эти люди стали моими ногами и глазами. Они перекопали все мировые архивы, пока наконец многие месяцы спустя один из них не отыскал документ, которого мне не хватало.

Штерн подождал несколько секунд вопроса, но того не последовало, — Валентина лишь взглянула на него с любопытством.

— Речь шла об обычном письме, — продолжал Штерн, — обнаруженном в одном из дальних хранилищ флорентийского Исторического архива. В этом письме кардинал Колонна рассказывал, как два молодых художника, работавших при дворе великого герцога Тосканского — к сожалению, их имена нам неизвестны, — поспорили, кто лучше напишет картину «на манер» Греко. Колонна подробно описывал работу победителя — это было полотно моего коллекционера, вне всякого сомнения. Оно так походило на оригинал, что вскоре все забыли о его происхождении и ошибочно приписали авторство самому Греко.

Валентина подвела итог этого рассказа:

— Вы оба оказались правы — и владелец картины, и вы. То не была ни какая-то «свежая» фальшивка, ни уж тем более подлинный Греко.

Элиас Штерн кивнул.

— Стоит ли говорить, что с тех пор он затаил на меня смертельную обиду?

Он подлил себе чаю, прежде предложив его Валентине. Та отказалась.

— Вижу, мои небольшие истории наводят на вас скуку… Вы говорите себе: «Какой же болтун этот Элиас!» Не смущайтесь, Валентина, я вас понимаю. Будучи молодым, я тоже не любил, когда мне навязывали подобные анекдоты.

Несмотря на естественную склонность старого торговца к комедиантству, его талант рассказчика компенсировал любые недомолвки, и, вопреки своей воле, Валентина начала смягчаться.

— Не волнуйтесь, — продолжал Штерн, — я уже заканчиваю. Можете верить, можете — нет, но этот успех вернул меня к жизни. Он убедил меня, что я все еще могу быть полезен. Внезапно я осознал, что вовсе не хочу уходить на покой.

Он обвел широким жестом комнату, в которой они находились.

— Я не создан для того, чтобы валяться, ничего не делая, на диване, пусть даже и в окружении шедевров. Время от времени какое-нибудь частное лицо или учреждение просит меня подтвердить подлинность той или иной картины или предмета искусства. Как практичный человек и законопослушный гражданин я создал фонд, структуру небольшую, но обеспеченную всем необходимым — как в плане материальном, так и в техническом — для того, чтобы продолжать работать и после моей смерти.